«Анжелика и Демон / Дьяволица» (фр. Angelique et la Demone) (1972). Часть 4. Глава 2

Он медленным шагом приближался к ней. Он не спешил. Она была в полной его власти. Выброшенная на берег после изнурительной борьбы с волнами, разве могла она оказать какое-либо сопротивление напавшему на нее бандиту?

Распростершись на песке, Анжелика понимала, что светлое пятно ее полураздетого тела было хорошо видно убийце. Он был уже близко. На какой-то момент, скрывшись за тенью скалы, он исчез из ее глаз, но ей был отчетливо слышен скрип его сапог по гравию. На ощупь она схватила довольно крупный голыш и бросила в него, но промахнулась, и камень упал с сухим шумом. Она бросила другой камень и услышала издевательский смех убийцы. Его лишь позабавила ее смехотворная защита.

Вдруг смех оборвался. Человек как-то странно икнул, и она услышала, как недалеко от нее что-то рухнуло на землю.

Какое-то время там ничего не двигалось. Нервы Анжелики были напряжены до предела.

Затем при свете луны, в том самом месте, где только что находился убийца со свинцовой дубинкой, возник другой силуэт. На этот раз это был индеец. В руках он держал лук, из которого и была пущена смертоносная стрела. Сердце Анжелики забилось от радости и облегчения.

— Пиксарет! — закричала она изо всех сил. — Пиксарет! Я здесь!

Она безошибочно узнала тень ощетинившейся перьями нескладной фигуры вождя патсуикетов.

Перестав испытывать страх, она поднялась и пошла ему навстречу, но через несколько шагов наткнулась на распростертое тело. Отвращение и испуг заставили ее отшатнуться. Она чуть не лишилась чувств. Ее била дрожь. Промокшие короткая юбка и корсаж прилипли к телу. Во время крушения она потеряла свой плащ из тюленьей кожи и сумку, в которой было лишь необходимое сменное белье, а также гребешок и щетка из черепахового панциря, что она так любила. Сейчас ей было не до того, чтобы оплакивать эту потерю.

Пиксарет встал на колени перед лежащим на земле телом. Анжелика едва его различала, но исходивший от дикаря запах наполнил ее радостью. Это был действительно он, Пиксарет.

Индеец вытащил стрелу, которая торчала между лопаток убитого. Затем перевернул его. В темноте лицо мертвеца выглядело как белое пятно, посередине которого чернел открытый рот. Это все, что можно было разобрать.

— Куда ты опять исчезла, пленница моя? — услышала она голос Пиксарета. — Ты все еще думаешь, что сможешь от меня убежать. Видишь, я появился вовремя.

— Ты спас меня, — с чувством горячей благодарности сказала Анжелика.

— Этот человек хотел меня убить.

— Я знаю. Вот уже несколько дней, как я за «ними» слежу. «Их» много. Шесть, семь…

— А кто они? Французы, англичане?

— Это демоны, — ответил Пиксарет.

Суеверный дикарь, со свойственным ему простодушием и не стыдясь этого, высказал ее мысли. Но сейчас «они» оказались совсем рядом. Они как бы снимали покров с окружавшей их тайны, и теперь можно было увидеть их в лицо. Правда, эти лица открывались только для того, чтобы нанести Удар.

— Тебе холодно, — заметил Пиксарет, услышав, как стучат ее зубы.

Она вздрогнула, услышав его знакомый голос.

— Возьми себе одежду этого человека.

Он отстегнул пояс, на котором висел пистолет, и снял с трупа куртку, сделанную из кожи и шерсти. Анжелика надела ее и сразу почувствовала себя лучше. Она бы дорого заплатила за то, чтобы увидеть черты невидимого врага. Но Пиксарет не захотел вытаскивать его из тени на свет луны.

— Подождем рассвета, — предложил он. — Я здесь один, а «они» бродят вокруг и могут нас заметить. Когда наступит день, «они» отсюда уйдут.

Она хотела спросить его, что он здесь делает, почему он, наррангасет, оказался в стране малеситов, знал ли он, где находятся Мишель и Жером, и почему он «убежал» из Голдсборо. Но лучший способ не получить ответа от индейца — это задавать ему вопросы. Поэтому она промолчала. От усталости у нее кружилась голова, а боль от ран, на которые попала соль, стала невыносимой. Незадолго перед рассветом Пиксарет увидел костер, зажженный недалеко от них на берегу бухты. Он подполз туда и, вернувшись, сказал, что разожгли его мик-маки, чтобы высушить свою одежду и зажарить нанизанную на палочку рыбу.

— Они были с нами в баркасе. А ты там видел белых?

Нет, их он там не видел.

Анжелика ожидала, что узнает в мертвеце того бледного человека, который однажды вечером подошел к ней в Голдсборо и сказал: «Господин де Пейрак просит вас прийти к нему на остров Старого корабля». Она была разочарована и даже напугана, когда увидела, что это был не он. Значит, тот еще был жив и, следовательно, более опасен, чем лежащий перед ними мертвый бандит. Этот был лишь подручный, грубое животное, привыкшее бить, безжалостно убивать, не испытывая никаких угрызений совести. Это было видно по его низкому лбу, по его тяжелой челюсти, по копне спутанных волос на голове.

Прежде чем уйти отсюда и оставить труп на съедение крабам, Пиксарет наклонился, ловким поворотом ножа завладел этой малоприглядной шевелюрой и повесил ее себе на пояс.

— Наши предки должны были забирать себе головы, — объяснил он Анжелике. — Теперь в качестве доказательства наших побед достаточно скальпов. Но снять скальп кремневым ножом трудно. К счастью, белые дали нам стальные ножи… Ну, пошли! Пойдем к мик-макам. Они не такие, как мы, но все-таки это абенаки, Дети Зари.

С наступлением дня земля покрылась туманом. Он не был очень густым и рассеивался по мере того, как становилось теплее. Подойдя ближе, Анжелика и Пиксарет услышали чье-то меланхоличное пение, которому вторило монотонное гудение других голосов.

— Песня мертвых! — прошептал Пиксарет. Они увидели вождя мик-маков Униаке, стоявшего на коленях перед телом Юбера д'Арпентиньи, который лежал на земле с проломленным черепом.

— Они убили моего названого брата, — сказал он Пиксарету, когда тот после обычных в подобных случаях церемоний назвал себя. — Они ударили его, когда он выходил из моря. Я их видел.

Пиксарет рассказал им то, что он знал об этих людях, которые, воспользовавшись ночной темнотой и извилистыми берегами, завлекли их баркас на скалы.

— Веди меня к ним, чтобы я смог им отомстить за это преступление. Я сожалею, — и квадратное лицо мик-мака, обычно желто-коричневое, было сейчас таким бледным и так искажено бессильной болью, что казалось, будто оно вырезано из слоновой кости. — О, как я сожалею, что не родился ирокезом или алгонкином, как эти гуроны с севера, и не могу, подобно им, подвергнуть этих проклятых убийц таким пыткам, чтобы они умерли в жутких мучениях. Но их скальпы украсят мой вигвам, или я не вернусь к своим близким.

— Один скальп у меня уже есть, — сказал Пиксарет с гордостью.

Он предложил заключить союз, который тут же был скреплен посредством определенного ритуала, а затем отправиться в одно место, где можно будет сварить пищу, и уже потом держать совет.

Анжелику по-прежнему била дрожь, но на этот раз не столько от холода, сколько от ужаса. Кошмар продолжался, принимал осязаемые формы. Сначала была гибель тех, кто плыл на «Единороге». Ее отнесли на счет стихии и несчастного случая. Но сейчас убийство двух акадийцев и трех туземцев было явно умышленным. Смерть Юбера д'Арпентиньи, этого молодого знатного дворянина, несомненно взволнует все население Французского залива вплоть до самого Квебека, так как, несмотря на конфликты между двумя областями, Акадия оставалась для королевства неотъемлемой частью Новой Франции и находилась под управлением канадского правительства.

Бедный юный Юбер д'Арпентиньи, он был таким жизнерадостным и отзывчивым!

«Он погиб из-за меня, — подумала Анжелика. — Это я уговорила его не возвращаться домой, к Песчаному мысу… Они хотели моей смерти, а убили его».

В душу ей проникла горькая мысль: «Наше имя, особенно мое, опять свяжут с несчастьями, обрушившимися на французов. Сначала корабль с предназначенными для Квебека королевскими невестами потерпел крушение у Голдсборо, затем сегодня был убит этот молодой знатный француз, когда он плыл вместе со мной… Как доказать, что мы попали в западню? Никто нам не поверит… Ведь не станут же слушать свидетельские показания мик-маков…» Сейчас, когда опасность становилась все более явной, ей необходимо быть вместе с мужем.

Группа оставшихся в живых индейцев разделилась на две части. Шестерым из них предстояло заняться погребением мертвых и лишь затем отправиться домой. Они должны были добраться до ближайшей деревни, где проживало родственное племя, найти там пироги и доплыть до полуострова, чтобы сообщить печальную новость.

Униаке и один из его воинов пошли вместе с абенаком Пиксаретом, который обещал вывести их на тропу мести. Анжелика испытала радость, услышав, как Пиксарет сказал, что прежде всего нужно найти Человека-Грома, то есть Жоффрея, которому принадлежат земли от входа во Французский залив до истоков Кеннебека.

— Его враги сегодня — это наши враги. Он идет по их следу. Сейчас он находится перед Шедиаком вместе со Скудумом и Матеконандо. Он владеет кораблями, оружием, он хитер и очень опытен. Присоединимся к нему и послушаем, что он нам скажет, прежде чем вступить в борьбу против тех, кто убил твоего названого брата, Униаке. Так как, братья мои, нужно быть осторожными. Я не знаю, кто эти бледнолицые убийцы. Это не англичане, не французы, не пираты, не мальвины… У них есть корабль, может быть, два.

И он закончил, понизив голос:

— А еще… Я думаю, что они одержимы злыми духами.

Она заметила, что ищущий взгляд Пиксарета оставался настороженным. Этот верящий в сверхъестественные силы дикарь обладал врожденной способностью чувствовать скрытую угрозу, исходящую от внешне безобидных предметов и явлений. Она вспомнила, как, явившись в Голдсборо требовать за нее выкуп, он вдруг преобразился, стал оглядываться вокруг себя, как будто почувствовал приближение опасного зверя. «Берегись, — сказал он ей, — тебе угрожает опасность!» И убежал, как сказали Жером и Мишель. И куда он отправился после этого? Судя по всему, это было не просто бегство, ведь он появился как раз там, где западня, которую сама Анжелика не смогла вовремя распознать, готова была захлопнуться…

Теперь, когда она находилась вместе с ним, под его защитой, она чувствовала себя гораздо спокойнее.

Она смело пошла за Пиксаретом, когда он углубился в лес вместе с мик-маками. Этому индейцу уже многое было известно. И пусть он не все ей рассказывал из каких-то таинственных соображений, Анжелика могла, по крайней мере, ему довериться. Столкнувшись с чем-то необъяснимым, она начинала понимать, что нуждалась в поддержке именно таких сил, так как страх, который она испытывала, особенно начиная с того времени, как оказалась в Порт-Руаяле, был не столько физическим (хотя теперь она знала, что ее хотят лишить жизни), сколько моральным, так как Анжелика чувствовала, что посягают на нечто большее, чем ее жизнь.

Были ли ее враги в Порт-Руаяле? Как они оказались вопреки очевидности в Голдсборо?

..Перед уходом индейцы еще раз внимательно осмотрели берег. Они нашли вещи, принадлежащие пассажирам баркаса, в том числе сумку Анжелики и ее туфли. Это ее ободрило. В сумке не было ничего ценного, кроме несессера из панциря черепахи. Но когда терпишь кораблекрушение на пустынном берегу, все может оказаться полезным. Что успела, она подсушила на солнце. Остальное высохнет позже. Она взяла с собой, чтобы показать Жоффрею, покрытую пятнами красную наволочку Абигель и была довольна, что не потеряла это важное свидетельство тех странных событий.

***

Как только они стали удаляться от берега, земля как бы застыла в неподвижном, прозрачном воздухе. Становилось очень жарко, не было ни малейшего ветерка. Был уже конец лета, и скоро должна была наступить золотая осень. Мелкая поросль начинала увядать от сильной засухи. Скоро начнутся пожары, которые смешают свое пурпурное и алое пламя с алым и пурпурным цветом листвы деревьев.

А пока еще лес сохранял изумрудную зелень кедров и кустарника, а также терпкий запах смолы и диких плодов.

Пиксарет вел своих спутников вперед. Он старался избегать дорог. Никто из троих дикарей не испытывал желания встретиться с местными жителями, зеленоглазыми малеситами, чье кровное родство с потомками бретонских рыбаков и первооткрывателей этих земель, викингов, превратило их в продажных хвастунов, привыкших лишь заниматься спекуляцией и устраивать буйные попойки. К полудню они вышли на поляну, заросшую высокой травой и кустарником. Им пришлось поработать ножами, чтобы отыскать у кромки леса три или четыре больших деревянных чана.

— Я вам говорил, что мы теперь сможем устроить пир, — сказал с очень довольным видом Пиксарет.

— Ты, патсуикет с реки Мерримак, знаешь эту страну лучше нас, хотя мы живем по-соседству, — вынуждены были признать мик-маки.

— Когда-то вся земля принадлежала Детям Зари, — заявил Пиксарет, не убоявшись быть уличенным в преувеличении. — Память об этом хранится у нас в крови. И эта память ведет нас в те места, где когда-то пировали наши предки. Затем пришли белые. Теперь у нас чугунные чаны, которые мы носим с собой в походах. Но и наши земли усохли, как плохо обработанная оленья шкура.

В прежние времена индейцы изготавливали свои чаны для варки пищи, выжигая изнутри пни срубленных деревьев. Их наполняли водой, бросали туда раскаленные камни, и вода закипала. В нее клали кукурузу, рыбу или мясо, жир, мелкие лесные плоды. Кочующие племена знали, где находятся эти деревянные чаны. Необходимость оставаться по возможности вблизи от этих мест способствовала компактному проживанию племен…

В пути индейцы убили оленя карибу. Они выварили его кости, чтобы получить белый жир и взять его с собой. Отдельно сварили желудок и его содержимое, которое имело вид зеленовато-желтого теста. Вкус у него был немного горьковатый из-за листьев вербы, которыми карибу питается летом.

Анжелика также не отказалась его отведать. Она сидела, прислонившись к дереву. Она очень устала и, несмотря на быструю ходьбу и жару, продолжала мерзнуть. Это шло как бы изнутри. В Монегане, после ее купания, отец де Верной заставил ее съесть тарелку горячего супа. Ей казалось, что никогда раньше она не ела ничего более вкусного. Теперь он также был мертв. И, вспомнив об этом, она вдруг увидела смерть иезуита под новым углом зрения.

Когда об этом станет известно, то скажут: «Вы слыхали, в Голдсборо они убили иезуита, отца де Вернона… Какой ужас! Этот граф де Пейрак ни перед чем не останавливается…» Как опровергнуть эти сплетни, выглядевшие вполне правдоподобными? Анжелику снова начала бить дрожь. Чтобы согреться, она засунула руки в карманы одетой на нее куртки, снятой с одного из этих неизвестных, безликих людей, которые их преследовали. В одном из карманов она нащупала какие-то предметы. Там были кисет с табаком и какие-то безделушки, предназначенные для индейцев. Из другого кармана она вытащила сложенную вчетверо бумажку.

Это был листок тонкого пергамента, на котором были написаны несколько строк. Она могла поклясться, что от записки исходил легкий запах духов. Почерк внушал ей ужас. Анжелика не могла определить, принадлежал ли он мужчине или женщине, культурному человеку или простолюдину, сумасшедшему или нормальному. Он оставлял впечатление мужской силы и женского жеманства, самоуверенности и коварства зверя, выпустившего когти. Четкие линии в сочетании с общим изяществом свидетельствовали о том, что написавший эти строки часто пользовался пером.

Она прочла: «Сейте горе на ее пути, но так, чтобы обвиняли в этом ее».

И ниже: «Если будешь умницей, сегодня вечером жду тебя…» Что-то нечистое и пугающее скрывалось за этими словами. Подпись была неразборчивой. Непонятные буквы сплетались в силуэт какого-то мерзкого животного. Анжелике показалось, что она уже где-то видела этот знак. Но где?

Она держала листок двумя пальцами, едва сдерживая желание бросить его в огонь и вытереть руки.

Назад | Вперед