«Анжелика и Демон / Дьяволица» (фр. Angelique et la Demone) (1972). Часть 5. Глава 14

— Я не понимаю, — сказала Анжелика, глядя на круглое лицо Петронильи Дамур, которое на этот раз ей показалось оплывшим и побледневшим. — Так вот, я не понимаю, почему мадам де Модрибур взяла в лодку Кроткую Марию, а не вас. Конечно, она не могла знать, что «Единорог» потерпит крушение, но если бы она взяла вас, то вам не пришлось бы перенести это страшное испытание.

— Да я сама все время задаю себе этот вопрос, — воскликнула гувернантка, чуть не расплескав от волнения чашку с горячим липовым настоем, которую она держала в руке.

Анжелике удалось зазвать к себе Петронилью Дамур «поболтать у камина». Поскольку старая дама чувствовала боли в желудке, Анжелика заодно приготовила для нее специальный настой. Сейчас, сидя на скамеечке напротив Анжелики, она шумно втягивала губами целебную жидкость. Вынужденное морское купанье, волнение, усталость как-то сразу заметно состарили эту и без того страдавшую одышкой и не любившую вылезать из дома женщину. Ее руки и губы слегка дрожали. Казалось, что в застывшем взгляде ее больших светлых глаз блуждало некое подобие улыбки, как если бы она испытывала тщеславное удовлетворение от обладания какой-то важной тайной. Заподозрив некоторую невменяемость Петронильи, Анжелика поняла, что конкретными вопросами она ничего не добьется и решила сыграть ва-банк по-иному. Именно поэтому она упомянула о том, что герцогиня взяла с собой в лодку Кроткую Марию, дав таким образом почувствовать чуть тронувшейся бедняжке, что она ей искренне сочувствует.

— Вы совершенно правы, мадам, — говорила Петронилья, покачивая головой, увенчанной помятым и чуть косо сидевшим чепцом. — Вы совершенно правы. Никому не пожелаю пережить кораблекрушение, когда холодная вода заливает и глаза, и уши, и рот, и ты не знаешь, когда и как это кончится. Не могу больше видеть все эти корабли, море, гальку, мое сердце уже не выдерживает…

Руки ее затряслись так сильно, что Анжелика взяла у нее из рук чашку с настоем.

— Видите ли, если бы вы сели в лодку с герцогиней! — сказала она успокаивающе, — вы бы не попали в эту жуткую переделку. Странно, что она не взяла вас с собой — ведь вы очень дороги ей, и она не может обходиться без вас!

Анжелика произнесла эту фразу, чувствуя, что эпизод с лодкой был ключевым в глазах старой гувернантки.

— Я думаю, что причина заключается в моей нелюбви к ее брату, — сказала Петронилья.

Что за брат?.. У Анжелики даже екнуло сердце, но она вовремя удержала себя и не стала прямо задавать этот вопрос… Ничего не сказав, она поднесла Петронилье новую чашку с отваром. Та отпила несколько глотков, но было видно, что думала она о другом.

— А я-то надеялась, что уж в Америке он до нас не доберется. Так вот, представьте себе, он уже ожидал ее здесь. И лодку за ней послал он. И я, и капитан Симон говорили ей, что уже темно, и море разволновалось. Капитан предупреждал, что здесь могут быть коварные рифы. «Виден берег с огоньками, подождите, пока мы не станем на якорь». Куда там! Попробуйте остановить ее, когда зовет брат.

Петронилья с удовольствием глотнула из чашки и сказала вздохнув:

— Очень пользительный напиток! Анжелика затаила дыхание, чтобы не нарушить этот, казалось, бессвязный монолог.

— Нельзя сказать, что она покорна ему, — продолжала дуэнья. — Она не покорна никому, но всегда тянется к нему. Это единственное в мире существо, с которым она находит общий язык. Я никогда этого не понимала. Его зовут Залиль. У него постное лицо, рыбьи глаза, весь он какой-то неприятный и даже пугающий. И что только она в нем нашла? А ведь смотрите, встреча с ним сразу же принесла нам несчастье. Корабль затонул, погибло много хороших людей.

— А почему брат герцогини ждал ее во Французском заливе?

Анжелика сразу же поняла, что совершила ошибку, задав свой вопрос так прямо. Петронилья с подозрением посмотрела на нее.

— Да что это я вам все рассказываю? Не слушайте эти глупости!

Петронилья хотела было встать, но вдруг обмякла в каком-то оцепенении и на лице у нее появилось выражение ужаса.

— Ведь она запретила мне разговаривать с вами, — пролепетала она. — Что я наделала… Что же я наделала?

— Она вас убьет?..

— Нет, меня нет, — горделиво и убежденно ответила Петронилья.

Реакция у нее была та же, что и у Кроткой Марии.

— Так значит, вы знаете, что она способна на убийство? — вкрадчиво спросила Анжелика.

Петронилью Дамур охватила дрожь. Анжелика пыталась нажать на нее, пробудить ее совесть, дать ей почувствовать, что она может искупить свое невольное попустительство преступным действиям своей госпожи, которой она преданно служила все эти годы. Но добиться ей ничего не удалось. Петронилья замолкла и даже отказалась подтвердить, что корабль, который они несколько раз замечали на своем пути, был кораблем брата Амбруазины, человека с бледным лицом.

Страх настолько овладел ею, что она, лязгая зубами на каждом слове, принялась говорить, что ей ничего, ничего не известно, кроме одного — если она отойдет хоть на шаг от дома Анжелики, «они» убьют ее… Получалось, что старая женщина собиралась оставаться здесь чуть ли не до второго пришествия.

— Ну и обуза на нас свалилась, — сказал Кантор, когда Анжелика рассказала обо всем ему и Виль д'Авре. — Но ведь нельзя и выставить ее за дверь, она и впрямь боится оказаться убитой.

— Возможно, на это есть основания, — отреагировал Виль д'Авре.

Вечером герцогиня де Модрибур прислала человека за дуэньей. Анжелика ответила, что та нездорова и останется на ночь у нее подлечиться. Анжелика опасалась, что Амбруазина явится к ней с протестом, но, к счастью, этого не произошло. Ночь прошла беспокойно. Петронилья пребывала в прострации, изредка прерываемой плачем и стонами. Потом у нее начались боли в животе, и Анжелике пришлось несколько раз сопроводить ее в туалет, поскольку та сама не могла ступить и шагу. Ей повсюду чудились монстры, притаившиеся убийцы. Наконец, Петронилья вспомнила, что в сумочке у нее хранится хорошее лекарство от колик. Анжелика дала ей его, после чего все заснули.

К утру Петронилье полегчало. За завтраком Виль д'Авре и Анжелика всячески убеждали бедную гувернантку сделать вид, что ничего особенного не произошло, и вернуться к королевским невестам. Такое естественное поведение могло бы избавить ее от подозрений. А скоро прибудет граф де Пейрак, и все уладится.

Петронилья несколько приободрилась. А когда Виль д'Авре признался, что при первом же взгляде на нее он понял, что она из Дофине, и они побеседовали о ее родной провинции, она и вовсе почувствовала себя молодцом.

Предпочитая не пользоваться гостеприимством Никола Пари и стремясь теснее сплотить своих сторонников в окружавшей их зловещей атмосфере, Анжелика позаботилась о том, чтобы не только завтраки, но и обеды и ужины проходили у нее с участием Кантора, Барсампюи, Дефура, сына Марселины и, разумеется, Виль д'Авре, чей повар и адъютант обслуживали их.

Между тем, завтрак продолжался, как вдруг на пороге появилась герцогиня де Модрибур в сопровождении своих обычных кавалеров — старого Пари и капитана дю Фауе. Сейчас вся эта милая компания возвращалась с мессы.

Герцогиня была одета в красное муаровое платье с огненным оттенком, от чего против света казалось, что вокруг ее темноволосой головы образовалось нечто вроде золотистого ореола. Переступив порог, она сказала:

— Я пришла справиться о вашем самочувствии, Петронилья. Что с вами случилось, милая?

Толстая гувернантка побледнела и задрожала с головы до пят. Дикий ужас, овладевший ею, настолько преобразил ее лицо, что оно превратилось в отвратительную карикатуру: выпученные глаза, трясущиеся щеки, толстая, повисшая вниз губа, с которой сыпались крошки пирога. Картина была настолько тяжкая, что даже самый светский из них человек, маркиз де Виль д'Авре, не смог найти никакой шутки, чтобы прервать наступившее гнетущее молчание.

— Что с вами, Петронилья? — спросила Амбруазина ангельским голосом с некоторой ноткой удивления. — Можно подумать, что вы испугались меня.

— Разве я всегда не заботилась о вас, госпожа, как о своем родном дитяти? — спросила старая женщина, изобразив на лице жалкую улыбку. — Разве это не так…

Амбруазина с грустью оглядела всех присутствующих.

— Что все же с ней произошло? Похоже, ей не по себе…

— Ведь я во всем вам потакала, не так ли? — продолжала несчастная женщина. — Разве я не помогала вам удовлетворять вашу страсть к наслаждениям?..

— Похоже, она теряет рассудок, — прошептала Амбруазина, глядя на Анжелику. — В последнее время я замечала какие-то странности в ее поведении. Вы непременно поправитесь, моя славная Петронилья, — сказала она погромче и стала приближаться к дуэнье, которая вдруг стала похожей на большую жабу, загипнотизированную змеей. — Вы просто немного переутомились, но это не страшно. Вам надо подлечиться. Где то лекарство, которое обычно вам помогает?

А вот оно…

С озабоченным видом она вынула из коврового ридикюля гувернантки флакон с пилюлями, которые Анжелика уже давала ей ночью, положила их в чашку Петронильи, налила немного воды и поднесла к губам больной.

— Выпейте, мой бедный друг. Выпейте, вам станет лучше. Мне так больно видеть вас в таком состоянии. Пейте, пейте…

— Да, госпожа, — ответила Петронилья, — вы так добры… да, да, вы всегда были добры ко мне…

Руки ее дрожали так сильно, что часть жидкости вылилась из чашки ей на кофту. Амбруазина снова помогла ей, и она, наконец, допила лекарство, причмокивая, как толстый напуганный карапуз.

— Какое несчастье, — вполголоса сказала герцогиня, обращаясь ко всем присутствующим. — Бесконечные испытания помрачили ее рассудок. Столь опасные приключения не для такого возраста. Я пыталась отговорить ее ехать со мной в Америку, но она не захотела расставаться…

В этот момент Анжелика взглянула на Кантора, который стоял с Вольвериной у камина. Устремленные на Амбруазину глаза и юноши и зверя сверкали от ужаса и неистребимой ненависти.

— Ой, мне больно! — застонала вдруг Петронилья Дамур, схватившись обеими руками за живот. — Ой, я умираю!

Лицо бедной женщины посерело, она обливалась слезами. Анжелика встала, стряхивая с себя странную апатию, которая как бы приковала ее к табуретке.

— Пойдемте, Петронилья! — сказала она, — пойдемте, бедняжка. Я помогу вам дойти до туалета.

Она приблизилась к дуэнье и нагнулась помочь ей подняться.

Герцогиня сказала вполголоса:

— Неужели вы не испытываете никакой брезгливости? Завидую вашей доброте, я бы так не смогла. Нет ничего страшнее картины начинающегося маразма!

Пока Анжелика — в который раз за последние сутки — вела старую женщину по неудобной тропинке к туалету, больная начала причитать:

— Она убьет меня, убьет, как убила герцога, аббата, Клару Терезу, матушку-настоятельницу, юношу, который увидел ее через окно, и слугу, такого славного человека. Я была против. Я сказала ей тогда, что это тяжкий грех, но она в ответ засмеялась… Она всегда смеется при виде смерти…

Теперь настала моя очередь погибнуть… Вы сами сказали мне это, мадам, я погибну, а она будет смеяться, я скоро умру, я чувствую, что Бог простит мне мои грехи…

— Ну вот, мы дошли, — сказала Анжелика, которую саму трясло, как в лихорадке, от страшных признаний Петронильи. — Теперь оставайтесь здесь и никуда не уходите, пока вам не полегчает. Я постараюсь убедить герцогиню не забирать вас, скажу, что ваша болезнь может оказаться заразной… Наберитесь бодрости и не выказывайте перед ней свой страх…

Вернувшись в дом, Анжелика застала Амбруазину на прежнем месте в гостиной. Сидя, как королева среди своих вассалов, в царственной и одновременно обольстительной позе, она слушала разливавшегося соловьем Виль д'Авре:

— Вот мы заговорили о Дофине — какой это прекрасный край. Вы знаете эти места, герцогиня?..

Он нарочно завел разговор на эту щекотливую тему, потому что ему было известно, что она была родом из этой провинции, но, стремясь завоевать доверие Анжелики, объявила местом своего рождения Пуату.

— В то же время Дофине — страна бунтарей, превыше всего ставящих свою независимость, — продолжал маркиз. — Особенно это характерно для жителей горных плато, которые зимой полностью отрезаны от долин и могут общаться лишь с медведями и волками…

Потом разговор перешел на другие темы, и его непринужденный характер, ослепительная красота Амбруазины, тщательно скрываемые чувства всех присутствующих — все это вызывало у Анжелики ощущение участия в какой-то зловещей нереальной комедии.

Внутренняя напряженность была такой, что всех подташнивало. К тому же, к обычным запахам прилива примешивался довольно зловонный дух засоленной трески, сушившейся на берегу, и разложенной рыбаками на решетках тресковой печени — солнце выплавляло из нее высоко ценимое масло.

Казалось, время остановилось.

— Что-то долго нет Петронильи, — внезапно сказал молчавший до сих пор Кантор.

— В самом деле, ведь прошел уже целый час, а ее нет и нет, — подтвердил Виль д'Авре, взглянув на часы в золотой оправе.

— Пойду взгляну, как там она, — встрепенулась Анжелика, стремясь опередить Амбруазину.

Движимые неясным предчувствием, за Анжеликой потянулись все.

У самой двери лежало рухнувшее на пол тело мертвой Петронильи. Лицо ее посерело и покрылось черными пятнами. В туалете сильно пахло рвотой.

— Это ужасно, — прошептал маркиз де Виль д'Авре, прикрывая нос кружевным платочком.

Оцепеневшая Анжелика отказывалась понять, что подобное злодеяние возможно.

«Выходит, что герцогиня отравила ее только что, у нас на глазах!.. Когда все сидели за столом, и она заботливо подала ей лекарство… Значит, ей удалось незаметно подсыпать туда яд! Она заставила ее испить чашу смерти в нашем присутствии!..» С испугом и сомнением она посмотрела на Амбруазину и вдруг увидела на ее губах адресованную ей беглую усмешку как символ торжества и сатанинского вызова.

Назад | Вперед