«Анжелика и Демон / Дьяволица» (фр. Angelique et la Demone) (1972). Часть 5. Глава 19

Добраться до леса надо было, пока не рассвело. Проводить молодого матроса до лагеря мик-маков мог только Пиксарет. Поэтому, захватив свой лук и стрелы, он поскорее вывел своего юного подопечного из дома Анжелики.

Анжелика чувствовала себя отвратительно. Лихорадка никак не отпускала ее. Она кашляла, в хотя ей очень хотелось снова залезть под грубое одеяло, заставила себя приготовить отвар и наложить повязку на раненую ногу, которая снова воспалилась. Нужно во что бы то ни стало восстановить силы, иначе ее могла постигнуть участь тех проклятых королев из старинных преданий, которых без особого труда душили в постели подосланные убийцы; это нужно хотя бы для того, чтобы успеть в случае необходимости нажать на спусковой крючок пистолета.

Подбросив охапку щепок на тлеющие угли, она проковыляла к баку, наполнила водой чугунный горшочек и подвесила его над огнем. Присев на камень у очага, она принялась ждать, пока вскипит вода.

Вся эта несложная работа лишила ее сил, она взмокла от пота. Плотно закутавшись в одеяло на индейский манер, она прижалась лбом к каменной стенке очага и, глядя на пляску огня, застыла в полузабытьи. Мысли ее оставались ясными и живыми, но она потеряла всякую власть над своим телом и сидела, как парализованная.

После ухода Пиксарета Анжелика была в таком состоянии, что даже не подумала прикрыть дверь, ни тем более задвинуть засов. И вдруг она почувствовала рядом с собой чье-то присутствие, скорее, не человеческое, а призрачное, будто к ней приближался скользящим шагом какой-то дух, какое-то привидение, которое могло проникнуть в дом и при закрытых дверях, просто через стену.

В отсутствие Пиксарета, который всегда бы защитил ее, первой реакцией Анжелики была мысль позвать на помощь, схватиться за пистолет. Но инстинкт подсказал ей, что возникшая опасность пока не угрохала ее жизни, и она не шевельнулась. Что ж, почему бы не сыграть партию с духом, который наносит ей визит. Обмен ударами, немного крови, пустяковая царапина… Ничего особенного, можно и духа обратить в бегство, и пусть он потом зализывает раны. Надо продержаться, завтра или послезавтра Жоффрей будет здесь…

— Я увидела у вас свет, — сказала Амбруазина. — Так значит, вы не спите?.. Значит вы больше не спите вообще?..

Амбруазина мечтала о реванше. Когда она подошла к камину, и огонь высветил ее лицо, Анжелике почудилось, что она видит в театре сцену Фауста и Мефистофеля, выходящего из адского пламени. Это не было ни красиво, ни уродливо, а просто странно. Как будто ей явилась статуя с зияющими дырами под бровями, чтобы, спустя мгновение, обрести человеческие глаза.

Анжелика подумала, что при свете ее лицо должно выглядеть привлекательнее лица герцогини, но увы! Новый приступ кашля и поиски платка лишили ее этого преимущества.

Амбруазина ликовала:

— Вы больны. Теперь вам ясно, как далеко простирается моя власть. Мне понадобилось всего несколько дней, чтобы полностью извести ваше великолепное здоровье.

— Простудиться может каждый, — ответила Анжелика. — Для этого совершенно необязательно вызывать плохоньких специалистов из ада.

— Все шутите! — сказала Амбруазина, скрипнув зубами. — Вы просто неисправимы. Неужели вы и впрямь не понимаете, что вас ждет смерть? Вы должны были погибнуть уже не менее ста раз. И если этого не произошло, то только потому, что я не хотела вашей смерти по-настоящему… Но настанет день, когда я дам приказ, и…

— Ничего подобного — мне покровительствует судьба, счастливый случай. Даже арабы признают, что мне сопутствует везение, а это означает, что я не могу умереть от руки врагов.

— Какая чушь!

Однако версия Анжелики несколько обеспокоила герцогиню, и она, не снимая с себя длинного черного плаща, принялась ходить взад и вперед по комнате. Она снова обрела свое очарование — падающие на плечи волосы, идеально красивое, смелое и энергичное лицо, яркие губы над белоснежной линией зубов.

— Скажите, — внезапно спросила Анжелика, используя замешательство Амбруазины, — кто для вас отец д'Оржеваль?

— А я его знаю очень давно, — ответила Амбруазина. — Нас было трое детей в Дофине, которые сдружились, потому что были сильнее всех. Мы вместе бегали по лесам и полям. Казалось, что в каждом из нас горел огонь, что в нас вселились тысячи беспокойных духов. Замки наших родителей были расположены по соседству. Это были мрачные старинные строения, в которых водились привидения, но обитатели этих замков были еще более странными и непредсказуемыми существами, чем сами привидения. Отец его отличался свирепостью и жестокостью: он заставлял своего ребенка участвовать в истреблении протестантов. Моя мать, прозванная злой волшебницей, прекрасно составляла любые яды, а мой отец-священник общался с дьяволом. Вторым моим приятелем был Залиль, сын моей кормилицы. Его колдунья-мать научила сына приколачивать мертвых летучих мышей к межевым столбам и подбрасывать дохлых жаб у порога домов. Но сильнее меня и Залиля был он, со своим магическим синим глазом. Почему он предал нас? Почему присоединился к армии черных сутан с крестом на груди? Захотел послужить добру? Безумец! Ведь стереть прошлое невозможно. Он знает меня, знает, на что я способна, и иногда мне нравится работать на него, как раньше. У врат ада мы вновь становимся сообщниками… Вы понимаете?.. В день, когда вы будете сломлены, я могла бы присоединиться к нему, и, может быть, он тогда вспомнит меня. Его презрение, отрешенность, превосходство жгут меня, как раскаленное железо. Когда-нибудь я уговорю Залиля убить его.

— А кто он сейчас, Залиль?..

Амбруазина не ответила. Конвульсивно вздрогнув, она закрыла глаза, как бы погрузившись в прошлое.

Связь между деталями теперь проступала отчетливее. Залиль — это, видимо, человек с бледным лицом, тот самый брат, о котором говорила Петронилья Дамур. «С нами жила также моя кормилица, мать Залиля!..» Этот сатанинский альянс был не очень заметен, потому что принимал земные формы: благородная дама, употребляющая свое состояние на завоевание новых земель и другие богоугодные дела в интересах короля в союзе со своим любовником-пиратом, — чем не обычный земной заговор? Каждый из трех детей, в которых пылал огонь, пошел своим путем. Один стал иезуитом, вторая — благородной герцогиней де Модрибур, женщиной выдающегося ума, третий — человеком со свинцовой дубинкой. Но при всем различии судеб их продолжал связывать друг с другом злодейский фанатизм, вселившийся в них с раннего детства.

— Теперь вы знаете почти все, — с улыбкой сказала Амбруазина, открывая глаза, — и поэтому должны умереть. Я долгое время колебалась, как бы полагаясь на свободный выбор судьбы! Мне было забавно наблюдать, как вы преодолевали опасности. Везение?.. Нет, я в него не верю. Вас ограждала моя нерешительность. Но всему есть конец. Вы умрете завтра.

Она говорила на одной ноте, чуть церемонно. Контраст между светским тоном и содержанием ее слов отражал беспорядочность ее мыслей. Анжелика ответила в том же тоне.

— Благодарю вас за предупреждение. Зная теперь ваши намерения, я постараюсь принять необходимые меры. Амбруазина свирепо взглянула на нее.

— Вас это по-прежнему забавляет?

— О нет, теперь совсем нет…

— Вы действительно очень плохо выглядите, — продолжила герцогиня, ободренная явно неважным самочувствием Анжелики. — Вы не настольно сильны, как пытаетесь показать, но мне нравится, что вы умеете бороться. Вы живучи, как чайка. А знаете, кто сказал вам этот комплимент в разговоре со мной? Некий Дегре. Весьма любопытный и очень любопытствующий человек… Одним словом, сыщик. Должна признаться, что я покинула Францию в значительной степени из-за опасения излишне частых встреч с ним. Он слишком активно интересовался моей подругой, мадам де Бренвилье, вашей соседкой в Париже. Вы не помните ее? Она вас помнит, помнит празднества в вашем особняке в Ботрейи. Этот Франсуа Дегре настоящий монстр.

Я тогда посоветовала Маргарите де Бренвилье последовать моему примеру и исчезнуть… Пока она не послушалась меня, и это может обойтись ей дорого. Тем хуже для нее. Так вот, Франсуа Дегре однажды сказал, когда мы вспоминали о таинственно исчезнувшей бывшей любовнице короля, мадам дю Плесси-Белльер: «Она живуча, как чайка…» Можно подумать, что он хорошо знал вас. Очень странно, не правда ли? Сначала меня привлекла легенда, связанная с вами… И вдруг я встречаю вас здесь с человеком, с которым мне поручено расправиться… Над миром властвуют немногие… Все прочие — пешки, пылинки. Я была в восторге от предстоящей схватки и победы над вами. Об одной мысли об этом я испытывала огромное удовольствие. Поближе узнать, а потом свалить вас, женщину, которая не убоялась самого короля, полностью подчинить вас себе!.. У всякого человека есть какая-то щербинка, через которую в него может войти страх и выйдут все его силы. Я решила найти вашу щербинку, понять ваш характер, разгадать его тайну. Увлекательнейшая задача, причем не легкая! Ваша проницательность, ваш инстинкт всегда начеку. Помню, я очень испугалась, когда однажды услышала от вас: «А ведь вы приехали сюда совсем не случайно!» Каким-то образом мне удалось тогда перевести разговор…

И вот, наконец, вы повержены, побеждены… Поэтому я решила, что теперь вы должны умереть.

— Нет, причина иная. Правда состоит в том, что вы хотите моей гибели именно сейчас, потому что знаете — вот-вот здесь появится тот, схватка с которым пугает вас. Я говорю о своем муже, графе де Пейраке. Он может приплыть сюда даже завтра. И тогда выявится вся ваша ложь, разрушится вся конструкция, которую вы выстроили для того, чтобы обмануть окружающих вас людей. И вы окажетесь в одиночестве, без всякой защиты перед неизбежным возмездием.

Амбруазина, казалось, не была удивлена этими словами.

— Вы меня поражаете, — выговорила она презрительно опустив кончики губ. — Неужели вам не ясно, что ваш граф де Пейрак больше вам не принадлежит. Какое еще доказательство вы хотели бы получить, чтобы понять: он был моим любовником? Как вы наивны! Ведь в Голдсборо, увидев меня, он сразу же был очарован, обворожен и сам сказал мне это…

Едва Амбруазина заговорила о Жоффрее, Анжелика почувствовала, как кровь ее уходит из вен, сердце сжимается в комочек и перестает биться. Вот где она, ее щербинка, та самая, о которой с дьявольской интуицией только что говорила Амбруазина, щербинка каждого человека, через которую «входит страх и уходят силы». Взяв себя в руки, Анжелика молчала, чтобы не выдать своих чувств.

— Какое потрясающее ощущение, — продолжала между тем герцогиня, — когда в одно мгновение ты вызываешь восхищение и желание такого мужчины. Мне говорили про него «Хотя он человек свободных нравов, но соблазнить его нелегко. Только одной-единственной женщине удалось овладеть его сердцем, если таковое у него имеется. Это та женщина, которая живет с ним, и которую он выдает за свою жену. Схватка будет тяжелой…» Верно, но именно поэтому интересной! Ведь в ней участвовали вы оба. И вдруг такая победа, с первого взгляда, с первого мгновения…

— Вы что-то запутались, по-моему, — холодно заметила Анжелика. — Вы сами только что рассказали мне о тех страданиях, которые вы испытали, когда, проснувшись, увидели нас у вашей кровати я поняли, что мы любим друг друга…

— Да, но мне не следовало так волноваться. Уже на следующий день он передал мне любовное послание. Теперь вы пытаетесь успокоить себя, вспоминая страстные слова, которые говорил он вам в тот вечер… Да он просто хотел успокоить ваши подозрения, чтобы более свободно общаться со мной…

«Жоффрей, Жоффрей! Стоя у кровати Амбруазины, о чем ты думал тогда, устремив взгляд на ее тело, тело богини, которое она бессовестно обнажила по праву больной в бреду. И этот шут Адемар со своим глупым замечанием: „Уж если говорить о хорошей фигуре, можно сказать, что лучше не придумаешь, не правда ли, господин граф?“ „Ненавижу болвана!“ При одной мысли об Адемаре у нее начинался нервный тик. Надо во что бы то ни стало сдержаться! Но как она нм старалась, дурацкое лицо французского солдата все время возникало перед ней, как напоминание о той невыносимой оценке. Больнее всего было сознавать, что она никогда не узнает, о чем думал Жоффрей в те минуты. „Как плохо они знали тогда друг друга! А сейчас? Неужели ей суждено пройти в одиночестве свой путь на земле“.

— Как трудно подобрать к вам ключи, — шептала Амбруазина, пристально и жестко глядя на Анжелику. — Вы, такая красивая и волнующая, настолько, что я была почти готова отдать вам победу… Но это невозможно… Я хочу, чтобы вы знали все… Да, уже на следующий день он прислал мне записку, целое послание… В нем он описывал в незабываемых для меня выражениях то впечатление, которое я произвела на него, говорил, что знает о моих успехах в Сорбонне и сочтет за счастье принять меня в своих владениях, получить наконец возможность побеседовать с такой ученой женщиной. Далее он писал, что ему трагически не хватает в Америке именно такого общения, но что более всего его радует встреча с необыкновенно красивой женщиной. Дальше шли утонченные комплименты, которые я не раз перечитывала, чтобы до конца проникнуться ими.

Рука Анжелики почти машинально протянулась к Амбруазине.

— Что вам надо? — спросила та, глядя на протянутую ладонь.

— Покажите мне эту записку!

В диком взгляде ее соперницы блеснула искра.

— Вы решительно удивляете меня. Неужели вас не пугает, что вам будет очень больно?

— Случалось и худшее, — невозмутимо ответила Анжелика, сознавая, что сказала не правду и что ничего худшего в ее жизни не было по сравнению с этим мгновением, с той пронзительной болью, которую она испытала оттого, что засомневалась в муже, от страха, что ей вот-вот представят материальное доказательство его измены и она может навсегда потерять его.

— А если я вам скажу, что записка у меня не сохранилась?

— Тогда я отвечу вам, что вы лжете и не поверю ни одному слову из того, что вы мне только что рассказали.

— Тогда.., тем хуже для вас.

Амбруазина протянула руку к мешочку, вышитому жемчугом, который всегда носила на поясе.

— ..Я сохранила ее. Мне нравится перечитывать эти строки, особенно, с тех пор, как встретила вас… Я ценю удовольствие, которое мне доставляет все, что связано с графом. Мужчины любят лесть. Вероятно, вы плохо благодарили его за все то, что он вам давал, и поэтому он устал от вас.

Теперь сама жизнь Анжелики зависела от женских пальчиков, рывшихся в мешочке.

«Если она не найдет записку, значит, лжет», — повторяла она про себя.

— А вот и записка, — сказала Амбруазина. Анжелика узнала бумагу, на которой граф де Пейрак писал в Голдсборо. А когда Амбруазина развернула листок и показала ей, она издали узнала его беглый почерк ученого.

— Так покажите! — еще раз потребовала Анжелика. -Съежившись у камина, зябко кутаясь в одеяло и протягивая руку, она чувствовала себя нищенкой.

И не было сил встать и на равных сразиться с Амбруазиной.

— Вы бледны, как мел, — сказала герцогиня со злобной улыбкой. — Сейчас у вас будет… Любопытно, что вы единственный человек, которому удалось пробудить во мне чувство жалости.

Затем, как бы приняв решение для себя, она сказала:

— Нет, я не хочу, чтобы вы читали слова любви, адресованные мне… Они могут окончательно прикончить вас. Мне хочется вас пощадить.

И она нагнулась, чтобы сжечь записку.

Но, опередив ее, Анжелика разогнулась, как пружина, схватила соперницу за руку и вырвала письмо.

— Тигрица! — крикнула Амбруазина.

Она с испугом взглянула на запястье, где выступили капли крови — так глубоко впились ей в руку ногти Анжелики.

«Сжигая это письмо, она хотела обречь меня на вечное сомнение, — думала Анжелика, — на вечное незнание того, что на самом деле он написал ей».

Анжелику била такая дрожь, что ей пришлось сделать паузу, прежде чем вчитаться в слова, которые танцевали у нее перед глазами.

По реакции Амбруазины она поняла, что содержание записки должно быть совершенно безобидным. И в самом деле, в ней оказались математические формулы и цифры.

Анжелика перенесла испытание так тяжело, что даже убедившись в лживости Амбруазины, она не почувствовала облегчения.

— Значит, и на этот раз, — сказала она, глядя на герцогиню, — и на этот раз вы хотели обмануть меня… Никогда вы не получали от него любовного послания… Еще одна из ваших гнусных комедий! Вы или попросили его написать эти строки под каким-то предлогом, или просто выкрали этот листок у него в Голдсборо, как вам удалось выкрасть мой плащ. Вы рыскали повсюду, расставляли свои сети, но ваши уловки слишком примитивны…

За окном пропел петух. Наступал новый день. Амбруазина осторожно поглаживала исцарапанную руку.

— Вы неслыханно злы и грубы, — сказала она.

Она попятилась к двери, с тревожным и в то же время дерзким выражением на лице, которое она умела принять, когда не получалось то, чего она хотела…

— Не смотрите на меня так. Ваши глаза преследуют меня. Когда вы умрете, я выколю их.

Назад | Вперед