«Анжелика в Квебеке» (фр. Angélique à Québec) (1980). Часть 9. Прогулка к берришонам

На следующее утро опять похолодало, мороз пощипывал кожу, а лошади в нетерпении ржали в ожидании поездки по бескрайней белой равнине, припорошенной только что выпавшим снегом. Анжелика возвращалась в Квебек, который спал вдали, как алмаз на вершине скалы.

Анжелика и Гильомета проговорили почти всю ночь. Гильомета курила свою трубку, набитую каким-то особым табаком, от которого слегка кружилась голова.

Она была странная, эта голубоглазая Гильомета, умная и такая слабая, когда по ночам воспоминания наплывали на нее: «Смотри, смотри, маленькая колдунья, смотри, как горит в огне твоя мать…»

— Моя мать была такой доброй, — рассказывала Гильомета, — если бы ты знала, она всем делала только добро, только добро!

Когда ее повели к костру, она держала меня за руку, но вела ее я и поддерживала ее, ведь она сошла с ума. Это все оттого, что ей пришлось вытерпеть, от пыток и допросов; ее заставляли признаться, и в чем? В том, что она продала душу Дьяволу, что она убивала детей, наводила порчу на урожай. Я была маленькой, мне было всего семь лет, но я до конца была рядом с ней. Все, что она умела, она передала мне…

Дым окутывал Гильомету, она затянулась, затем продолжила свой рассказ.

— …Они ненавидят нас… за добро, которое мы делаем, больше, чем за зло. Все потому, что мы занимаемся не душами людей, а их телами, прекрасными и больными… Для них все, что связано с телом, — грех. В каждом человеке живет священник. Священники убивают нас, жгут на кострах. Здесь, на моем острове, я в безопасности.

С того дня, как ее мать сожгли на костре, и до ее вступления на эти берега она не сохранила в памяти ни одного прожитого дня, никаких воспоминаний о странах, где она побывала, о том, чем она занималась.

Здесь она начала свою жизнь сначала, вдохнула восхитительный аромат кленовых почек, которые собирали индейцы и готовили из них чудесный отвар. Повсюду распространялся медовый запах, прелестно-горьковатый, как поцелуй на устах.

Великое спокойствие этого острова и его отдаленность от тех мест, где она страдала, исцелили ее от острой боли в сердце.

Эта грандиозная страна, не имеющая прошлого, действовала на нее умиротворяюще. Вдали вставал Квебек, похожий на сон, он не пробуждал в ней никаких отрицательных эмоций.

Череда дней и времен года захватила ее, действуя как бальзам на душу, снег обволакивал ее нежностью, а бури защищали и укрывали. Когда стояла ясная погода, ее охватывала безумная радость, зима дарила ей свои краски, серовато-перламутровые или розовые, а иногда бледно-голубые.

Она пугалась ирокезов меньше, чем собственных воспоминаний, а к людям она относилась с большим страхом, чем к собственному одиночеству.

Ей нравились индейцы, их простая жизнь напоминала ей, как она далеко от Старого Света.

Женщины, за которыми она ухаживала, удовольствия от собственного труда, аромат трав, любовь молодых парней, возможность делать кого-либо счастливым

— все это постепенно успокаивало ее мятежную душу.

Анжелика смотрела на высокую женщину с необычайно голубыми глазами, стоящую на берегу в лучах солнца, и внезапно она ей напомнила эту англичанку, миссис Уильямс. Правда, та была непреклонной пуританкой и не могла себе позволить даже кружевной чепец; Гильомета позволяла себе все.

Она могла долго скакать верхом по бескрайней белой долине. Весной, когда спадали морозы, она надевала высокие мужские сапоги и шла освобождать ото льда свою лодку вместе с молодыми парнями, смелыми и крепкими.

— А как же он? — внезапно спросила Анжелика. — Человек, которого я люблю? Ты мне ничего не рассказала про него.

— Я его совсем не знаю, — ответила колдунья и, улыбнувшись, отвернулась.

— Но ты могла бы догадаться, ведь в нем столько силы и энергии.

— Вряд ли это возможно. Вокруг него так много неясных мне предметов.

Она задумалась, глядя на город, в ее выражении лица была какая-то отстраненность, она улыбалась. «Ты счастливая женщина», — прошептала она. Потом на ее лицо набежала тень, и она через силу произнесла:

— Не нужно ему ездить в Прагу!

— В Прагу! — повторила ошеломленная Анжелика.

— Да, Прага!.. Город… Неужели ты такая невежда?

Затем, чтобы рассеять бесполезную тревогу, зародившуюся в душе Анжелики, она погладила ее по щеке, успокаивая и прогоняя набежавшие опасения.

— Малышка, ничего не бойся!.. Это еще так далеко. И возможно, что это никогда не произойдет… Но ты знай, ты всегда будешь самой сильной. Это написано на твоем лбу. А теперь иди, Прекрасная Анжелика!..

В Квебеке Анжелику постигло разочарование, она узнала, что граф де Пейрак уехал в Силлери.

Ефрозина Дельпеш, следившая за г-жой де Кастель-Моржа, когда она ворвалась в замок Монтиньи в состоянии, близком к истерии, а затем вышла оттуда с раной на виске, была должным образом наказана за свою постыдную слежку: она отморозила себе нос.

Бегая за советами к соседям, врачу и сестрам милосердия, которые лишь качали головой, она наконец решилась отправиться к г-же де Пейрак; по слухам, у нее были «чудесные средства».

Анжелика только что вернулась из поездки на остров Орлеан, где она встречалась с колдуньей, факт этот лишь укреплял надежду Ефрозины получить лекарство от беспокоящих ее болей. Нос ее распух, а по цветовой гамме представлял собой смесь голубого, красного, желтого, зеленого и фиолетового цветов. Подобная палитра была достойна кисти брата Луки.

Размышления о долгом визите г-жи де Кастель-Моржа к графу де Пейраку и о счастливом лице посетительницы, покинувшей замок, навели Ефрозину на ряд суждений, которые она хранила при себе и которые мешали ей встретиться лицом к лицу с г-жой де Пейрак. Она никогда бы не согласилась на эту встречу, если бы не страх лишиться столь важной детали, которую все человечество носит на лице.

— Как вы умудрились не заметить, что обморозились, вы, канадка? — удивилась Анжелика.

— День был солнечный, и мне показалось, что мороз не такой сильный. И мне пришлось долгое время стоять неподвижно.

«Должно быть, она следила за кем-нибудь из соседей и, чтобы удовлетворить свое любопытство, подставила свой нос под холодный ветер», — подумала Анжелика, обладавшая хорошей интуицией и знавшая женскую натуру.

Из-под пластыря, который Анжелика положила ей на лицо, кумушка разглядывала ее, но не обнаружила ничего, кроме спокойной уверенности в себе. Черты ее лица были оживленны в безмятежны, в чем и заключалось их обаяние. Гримасы редко искажали его: гнев или радость читались в выражении ее глаз, то пылающих, то нежных.

Однако Ефрозина отметила слегка нахмуренные брови, контрастирующие с ее обычным открытым и доброжелательным выражением лица.

— Ефрозина, дорогая моя, — сказала Анжелика, — вы обо всем осведомлены лучше, чем любая газета, не могли бы вы мне рассказать, что это за история с Сабиной де Кастель-Моржа и моим мужем?

Лицо Ефрозины Дельпеш могло бы побледнеть или покраснеть при этих словах, но оно и так было достаточно расписано. Однако Анжелика имела в виду совсем другое.

Когда она была на острове Орлеан, она узнала от Жанин Гонфарель, что друзья г-на де Кастель-Моржа пришли за ним в трактир и уговаривали его вызвать на дуэль графа де Пейрака за то, что он якобы ударил его жену.

— Когда этот нелепый слух достиг моих ушей, я подумала, что причиной этого должен быть какой-то неприятный случай, но какой? Признаюсь вам, я не могу себе представить, что мой муж поднял руку на женщину, какой бы несносной она ни была.

Ефрозине стало стыдно, она была на грани того, чтобы насплетничать, но это так ужасно, такой грех, в наказание за этот грех ее духовник каждый раз заставляет ее читать молитвы с четками; она покраснела, что только усугубило ее страдания, и разрыдалась.

— Вам очень больно? — забеспокоилась Анжелика. Ефрозина отрицательно качала головой.

— Тогда почему же вы плачете?

— Потому что я недобрая женщина, — потупившись, ответила Ефрозина. — Да, я недобрая женщина и, поверьте, так сожалею об этом. Вы во много раз лучше меня, мадам, и вы не заслужили ни зла, которое вам причиняют, ни предательства, которое может вас огорчить. Прошу вас, простите меня, мадам, умоляю, простите.

Излияния Ефрозины Дельпеш, которая наконец ушла с баночкой мази и вся в слезах, причиной которых явилось ее таинственное раскаяние, произвели на Анжелику неприятное впечатление. Что могло произойти за время ее короткого отсутствия, какое событие связало имя неисправимой Сабины и ее собственное. Может быть, г-н де Кастель-Моржа все же дрался на дуэли с Жоффреем де Пейраком? Но никто не говорил об этом.

Она отправилась в замок Сен-Луи с намерением ободрить Сабину и передать ей лекарственные травы, которые она привезла от Гильометы. Она надеялась, что этот визит прояснит ситуацию, потому что импульсивная Сабина не сумеет скрыть своих эмоций.

Ей сказали, что г-жа де Кастель-Моржа в церкви. Она встретила ее на паперти, и сразу же ей в глаза бросился синяк на ее виске. После того, как они обменялись банальными приветствиями, Анжелика спросила:

— А что это у вас?

Сабина не дрогнула.

— Ах, это, — сказала она, поднося руку к ране. — Пустяки, я просто наткнулась на угол.

Ее лицо осветила улыбка, украсившая ее и разгладившая горькие складки в уголках ее рта.

— Вы же знаете, какая я неловкая…

Видя, что она в хорошем настроении, Анжелика передала ей маленький пакет от г-жи де Монсарра-Беар.

— О ней много болтают всякого, но поверьте мне, у нее доброе сердце и она очень умна.

— Я не могу думать иначе, ведь вы ее рекомендуете, а ваше мнение я ценю. Кроме того, я знаю, что к ней приходили за помощью те, кто мечтал отправить ее на костер.

Она взяла у Анжелики пакет.

— Вы так добры ко мне, Анжелика. В мире нет другой такой женщины, как вы.

— Она совершенно изменилась, — рассказывала немного погодя Анжелике г-жа де Меркувиль. — Возможно, ей пригодятся те лекарства, которые вы ей предложили, но я-то знаю, в чем причина такого преображения. Мне все рассказал слуга г-на де Фронтенака. Между супругами произошла ужасная сцена, это было в ту ночь, когда буря задержала вас в Орлеане. Конечно, это была не первая их ссора, и мы уже привыкли видеть Сабину со следами этих ссор на лице, но на этот раз — и слуги подтверждают это — все закончилось примирением, причем примирением в постели. Вы, конечно, согласитесь со мной, что это лучший способ, что бы там ни говорили наши священники. И это продолжается до сих пор! Это просто чудо! Дамы из «Святого Семейства», да и я тоже поклялись поставить двадцать свечей в храме Святой Анны, если Сабина выйдет из этого ужасного состояния, в котором она находилась. Видите, как небеса милосердны к нам, — добавила пылкая г-жа де Меркувиль. — Они все благословляют, даже виноватые порывы любви, когда речь идет о спасении человеческой души!..

Объяснение г-жи де Меркувиль умерило неясные опасения Анжелики. Но взамен, как выразилась г-жа Меркувиль, они все должны принести жертву: отказаться от театральной постановки, назначенной на четверг третьей недели Великого поста. С этим долго тянули, и епископ не давал определенного ответа, так как этот день совпадал с празднествами Святого Иосифа, покровителя Новой Франции, и епископ опасался, что они пройдут не так торжественно и набожно, как это требуется… А потом, эти ужасные морозы… А в ближайшие дни еще похолодает. Любые передвижения опасны для жизни, а женщины боятся отморозить свою нежную кожу.

* * *

Водопады Монморанси сковало льдом, они совершенно застыли. Тело Мартена д'Аржантейль, должно быть, рассыпалось в прах в ледяных глыбах.

У г-на де ла Ферте заболел конюший, что нисколько не взволновало остальное общество, кроме м-зель д'Уредан, которая панически боялась всякой заразы и умоляла Анжелику не навещать этого больного. Пиксаретта не было в городе. Он отправился за советом к известному «жонглеру», так называли индейцев-шаманов, умевших разгадывать сны. Мороз крепчал. Все были укутаны в одежды, как в коконы, прохожие на улицах, как слепые, сталкивались друг с другом, их глаза в узких прорезях капюшонов слезились от холода.

Онорина все время думала о бедной собаке Банистеров и умоляла Анжелику освободить ее.

— Но собаки не боятся холода!

— Но он такой глупый и такой тощий!

— Последняя буря прикончит его, — мрачно предвещал Адемар.

У Иоланты появилось больше свободного времени, потому что днем Онорина была в школе, а потом урсулинки согласились взять и Керубина, скучавшего в одиночестве. Получилось так, что вместе с ним в школу стали ходить еще несколько мальчиков, которым не было и шести лет. Иоланта воспользовалась свободными часами, чтобы встречаться со своими соотечественниками. Адемар замечал, что она слишком часто ходит на эти встречи в трактир под вывеской «Французский залив». Он почувствовал, что им пренебрегают, и часто спрашивал себя, не он ли сам, его робкое и чересчур уважительное поведение разрушило все надежды дочери Марселины.

Хотя страхи его были бессмысленны, его не покидали мрачные предчувствия.

— А как можно определить, что это последняя буря?

— Местные жители говорят, что она самая сильная, а последствия ее разрушительны.

Анжелика так и не увиделась с Жоффреем после поездки на остров Орлеан, он отсутствовал вот уже четыре дня.

Говорили, что он в Силлери.

Он часто бывал там. Анжелика была не настолько глупа, чтобы подумать, что одна из этих женщин, и особенно Беранжер, последует за ним в эти крепости, где нет никаких удобств. Но не были ли его отсутствия признаком охлаждения? Ему не понравилась ее поездка на остров Орлеан? Или же «аквитанская ссора» имела более серьезные последствия?

Ее навестил Барсемпью со своими знакомыми, чтобы справиться о ее самочувствии. Его попросил об этом граф. Чтобы пройти от замка Монтиньи до дома Виль д'Аврэя, требовалось изрядное количество мужества, холодный пронизывающий ветер играл людьми, как марионетками.

В лавках крепкие алкогольные напитки были нарасхват.

Г-н де Пейрак все еще был в Силлери.

— Он слишком часто там бывает, — с горечью сказала Анжелика.

— Люди в наших гарнизонах тоже нуждаются в нем.

Наконец мороз ослабел, и в воскресенье солнце на несколько часов появилось в городе и согрело его.

Анжелику по-прежнему беспокоила мысль о кокетке Беранжер, которая ожидала его возвращения с не меньшим нетерпением, чем она.

В доме она встретила Кантора; с гитарой под мышкой он отправлялся в замок Монтиньи, чтобы в компании распевать лангедокские песни.

— Оказывается, ты тоже участвуешь в этих гасконских ассамблеях? — сказала она ему.

Он посмотрел на нее удивленно и немного высокомерно.

— Но я самый младший в семье де Пейраков, и я тоже из Аквитании.

Как раз это и было очевидно. Этот маленький инцидент привел к тому, что у Анжелики нервы были напряжены до предела.

В это воскресенье Онорина была дома.

— Послушай, — сказала ей Анжелика, — пусть маленькие сеньоры Аквитании и их отец остаются на своих ассамблеях. Мы же из Пуату, и мы пойдем на прогулку в лес.

Ярко светило солнце, и погода была «восхитительно морозная». Как только они с Онориной оказались на лесной тропинке, укрытой жестким снежным покровом, к Анжелике вернулось ее хорошее настроение. Сначала ей пришла в голову мысль прогуляться до монастыря. Но зачем? Сейчас, во время Великого поста, двери его все равно закрыты. А может, пойти к Сюзанне?.. Вскоре она обнаружила, что они миновали пригород и оказались достаточно далеко от Квебека, от его деревянных бастионов. Так приятно было шагать по тропинкам и вдыхать чистый морозный воздух. Все тревоги Анжелики уходили прочь: и долгое отсутствие де Пейрака, и вызывающее поведение Беранжер. Они углублялись все дальше и дальше в лес, создавая иллюзию, что они убежали из Квебека, чтобы свободно бродить где им захочется. Сейчас они свернули на тропинку, по которой, судя по следам, сегодня прошло немало народа. Среди деревьев она заметила промелькнувший силуэт секретаря суда Карбонеля, он был один, в руке он держал большой зонт. Узнав их, он догнал и присоединился к ним. У него был смущенный вид, он счел нужным объяснить им, что воспользовался воскресеньем, чтобы измерить только что распределенные участки земли около Лоретты и на Зеленых островах. Проведены ли там границы? Поставлены ли ограждения? Сохранили ли коридор для проезда короля?

И к чему он сдавался в такие подробности? Воистину, воскресенье преображало людей, показывая их с новой стороны. Он взял с собой зонтик, чтобы защититься от порывов ветра, бросавших снег в лицо.

— Но вы так легко одеты! — сказала она.

Он был без пальто, только в сюртуке из толстой шерсти. На что он ответил ей, что он коренной канадец и привык к низким температурам.

Она попросила его не задерживаться из-за нее, ведь его ждут дела. Вскоре он скрылся из вида.

У подножий деревьев внезапно появилась легкая дымка. Они пересекли площадку, засаженную кустарником и лиственницами. Воздух еще был чист и свеж, лучи солнца пронзали туманную пелену, стелющуюся по земле. С противоположной стороны лужайки показался человек. Его ноги по щиколотку были в тумане, и казалось, что он шагает не по земле, а по светящейся воде. Он шел наискосок по лужайке прямо к тропинке; когда он приблизился, Анжелика узнала колдуна, которого прозвали Красный Плут.

Она остановилась. Место было пустынное. Анжелика давно уже перестала носить при себе оружие, в цивилизованном городе ни к чему было наряжаться, как корсар. Красный Плут был вооружен рогатиной и арбалетом, он возвращался с охоты. Он убил волка и нес его труп на своих плечах. Он шел вразвалку, его тяжелый груз замедлял его шаг. Он заметил ее и, бесспорно, хотел догнать. Поскольку она подумывала нанести ему визит в ближайшее время, она решила, что лучше подождать его. Вблизи он оказался ниже ростом, коренастее, чем она представляла себе. Он устремил на нее проницательный и спокойный взгляд, продолжительное молчание послужило как бы мостиком к переговорам. Первой заговорила Анжелика.

— Почему вы кинули камнем в мою кошку в день прибытия нашего флота?

— Кошки — колдовские твари, а про вас мне говорили, что вы опасны. Я хотел это проверить.

— И что же вы увидели?

— Камень отклонился в сторону. В этой кошке живут духи.

Его ироническая улыбка как бы подтверждала сказанное им.

— Не нужен ли вам волчий зуб? Или шерсть с его морды? Все это помогает в волшебстве…

— Ну вот что, куманек, так просто вы меня не возьмете. Я хочу задать вам один вопрос. Вы сказали графу де Сент-Эдму — а он передал это мне, — что я убила графа де Ва-ранжа.

— Разве это не правда?

Ее буравили его маленькие блестящие глазки. Она сдержалась, чтобы не задать ему следующий вопрос и не стать объектом его зубоскальства: «Откуда вы узнали? Кто вам сказал?» Никто ему ничего не говорил. Он узнал это благодаря древней могущественной науке, возможностями которой нельзя пренебрегать. Они застыли, глядя друг на друга и не произнося ни слова. Вдруг она спросила:

— А что вы показали ему в магическом зеркале?

— То, что он хотел знать. Это довольно простая операция, но он не смог вытерпеть до конца.

Несмотря на тяжесть трофея и своего оружия, он пренебрежительно повел плечами.

— …Они хотят подчинить себе Сатану, как будто нанимают на службу волонтера. Это не так просто, и вы это знаете. Он хотел использовать то, что узнал, чтобы заманить вас в ловушку, отомстить! Фу! Но все это обернулось против него… Это была судьба! Вы рождены, чтобы разоблачать ложь, и вы встали у него на дороге.

Его взгляд пронизывал ее насквозь.

— …Мы могли бы заключить союз, — сказал он.

— Против кого?

— Мама, у меня замерзли ноги, — воскликнула Онорина.

Ей надоели все эти остановки и перешептывания. Сначала человек с зонтом, теперь с арбалетом… Если так будет продолжаться, они никогда не дойдут. Но куда? Этого она не знала, но ей хотелось шагать, а не стоять на месте. И ей было жаль бедного волка с высунутым красным языком, смотревшего на нее одним глазом. Она изо всех сил потянула Анжелику, чтобы увести ее отсюда.

— Зайдите как-нибудь ко мне, — сказал Красный Плут, — я покажу вам кое-какие книги… Эта нескончаемая аллея приглушала настроение, что удача отвернулась от нее. А детская ручка, которую она держала, только прибавляла ей жизнерадостности. В ней был смысл всей ее жизни. «Ты родилась на свет, чтобы быть счастливой. И ты будешь ею, я построю для тебя счастливое царство».

«Она сама невинность, только она и достойна, чтобы ее осыпали подарками», — сказал Ломени. Защищать ее — тоже счастье. Детская рука в руке взрослого обязывает его к благородству. «Сердечко мое, ты так много дала мне». Туман постепенно рассеялся, почва стала более болотистой. То тут, то там по ветвям деревьев прыгали маленькие пушистые зверьки, охотники за курами; зимой они часто пробирались в стойла и на чердаки. По стволу пробежала куница и показала им сквозь ветки свою треугольную мордочку. В сумрачном свете ее зеленые глаза сверкали, она была похожа на домового.

Затем они поднялись по склону, слегка припорошенному снегом, с пятнами желтого лишайника. С гор опять спускался туман, и вдруг послышалась музыка. По мере того как они приближались, она становилась все громче и заразительнее, как будто невидимые духи танцевали в лесной чаще. Свернув с тропинки, они вскоре вышли к замерзшему пруду со следами от саней. С другой стороны пруда стояло несколько вигвамов, а в глубине лужайки — целое поселение, перед которым собрались деревенские музыканты с виолами и скрипками, а несколько пар весело отплясывали под задорную мелодию. Одна из женщин заметила их и помахала им рукой.

— Эй! Идите сюда! Мы отправляемся к Берришонам! Они приготовили мясо, зажарили птиц и приглашают всех к себе.

Когда Анжелика подошла ближе, ее узнали, и кто-то сказал ей:

— Только не выдавайте нас господину священнику, мадам. Хоть сейчас и Великий пост, но уж в воскресенье не мешает разговеться.

Большая столовая была полна народу и восхитительных запахов. Появление музыкантов вызвало громкую овацию. Их ждали с нетерпением и сразу же начали освобождать часть комнаты для танцев. В воздухе стоял табачный дым. Анжелика заметила секретаря суда Карбонеля, с салфеткой на груди, перед огромным куском сочной говядины. Теперь она поняла, почему при встрече у него был такой смущенный вид. Ярый защитник закона, он украдкой сам нарушал его. Но было ли грешно нарушить обет поста вне благословенного города Квебека? Над этим стоило подумать. Лишенные всех удовольствий, находясь в поле зрения многочисленных священнослужителей, многие жители Квебека взяли себе в привычку кутить на стороне. Договаривались тайком и выбирали место, а смелому хозяину, бросившему вызов запретам и превратившему свой дом в трактир, выдавалась денежная компенсация либо он пользовался различного рода административными преимуществами. Но лучшим вознаграждением была сама встреча, веселье и масса удовольствий посреди суровой долгой зимы.

Онорина была счастлива.

— Я тоже хочу танцевать. Ты ведь потанцуешь со мной?

Хозяйку дома звали Соланж. Она подошла, чтобы поговорить с Анжеликой. Их семья была из Берри, и в ее разговоре чувствовалось неповторимое созвучие говора жителей восточных районов. Она предложила им мясо с поджаренной репкой.

Анжелика с дочкой полакомились от души. Но задерживаться здесь Анжелика не хотела. Она заметила, что на нее глядит из угла какой-то солдат. Он отвел свой взгляд и продолжил игру в карты вместе с другими такими же солдатами, плохо выбритыми, в серых камзолах и шапках: с выцветшими нашивками. Это явно были дезертиры, которые часто приходили в поселения обменивать мех. Но тот, кто смотрел на Анжелику, казался не таким грязным и грубым, в его взгляде она прочитала страх.

Ей в голову пришла мысль, что это тот самый солдат, которого разыскивает Гарро, тот, кто приобщался к сеансу черной магии.

Кроме того, ей не хотелось вредить пищеварению Никола Карбонеля, у которого при виде ее вытянулось лицо. Вставая, она одобрительно улыбнулась ему, хотя знала, что их маленькая тайна не повлияет на его покладистость в дальнейшем.

Они снова отправились по тропинке, ведущей к аллее. Онорина была очень довольна. Она любила эти шумные собрания, напоминавшие ей Вапассу.

Вдали уже показался город. Городские колокола золотились и посылали им свои мелодичные звуки. Было еще не поздно. Ближе к зениту небо стало перламутровым. Но время от времени от плотной решетки сплетенных ветвей набегала тень, и внезапно Анжелику охватил страх. Она обернулась и различила силуэт человека, который шел по этой же тропинке. Без сомнения, это был один из гостей Берришонов.

Ей не терпелось поскорее выйти на поляну, где она встретила Красного Плута, а оттуда всего несколько минут ходьбы до дома маркиза. Там они смогут разуться, растереть себе ноги и руки у огня, а потом отправиться к м-зель д'Уредан.

Она обернулась еще раз. Мужчина приближался в неясном свете, проникавшем сквозь ветки деревьев. Это был тот самый солдат, чей взгляд она перехватила в столовой Берришонов.

— Мама, ты идешь так быстро! — пожаловалась Онорина.

Анжелика взяла ее на руки.

Когда показалась поляна, Анжелика была уже уверена, что солдат шел за ней и пытался догнать ее. Оборачиваясь, она ловила его взгляд, злой и лживый. Она потеряла его из вида, когда пересекала открытое пространство, но потом он опять появился у нее за спиной. Первые дома были уже совеем близко. Как только она вышла из последней рощицы, перед ней вырос огромный силуэт, освещенный заходящим солнцем. На пересечении дорог стоял Эсташ Банистер, большой и мрачный, как медведь.

Анжелика остановилась и повернулась к своему преследователю. Она крепко обняла Онорину, и взгляд ее устремился на солдата, который приближался, внимательно разглядывая то одного, то другого, пытаясь отгадать их намерения.

— Здравствуй, сосед, — доверительно обратилась к Банистеру Анжелика.

Он даже не посмотрел на нее.

— Что тебе надо? — спросил он солдата, который остановился в нерешительности.

— А тебе что надо? — дерзко ответил тот.

— Ну ты, отвечай! — нахмурившись, проворчал Банистер.

— Послушай, Банистер, — сказал солдат с видом заговорщика. — Она слишком много знает про нас. «Они» так мне сказали… Она колдунья, фокусница.

— Ты хочешь сказать, что «они» заплатили тебе, чтобы ты причинил вред этой женщине? Так вот почему ты здесь болтаешься, Ла Тур!

— Она приведет нас на виселицу, так «они» сказали, она держит в своих руках епископа, губернатора и интенданта.

Он шипел сквозь зубы, гнилые и пожелтевшие от табака, речь его была неразборчивой, лишь некоторые ее обрывки долетели до Анжелики, и она не могла поверить, что речь шла именно о ней.

— Помоги мне, Банистер, — настаивал мужчина, — ты в этом заинтересован так же, как и я… Добычу разделим пополам, обещаю тебе…

Великан застыл, не произнося ни слова. Силуэты этих трех человек, один из которых держал ребенка, казались бронзовыми статуями, выросшими на опушке леса, либо они все трое внезапно обледенели. «Что в конце концов и произойдет», — сказала себе продрогшая Анжелика. В двух шагах от Квебека один из этих грубиянов хочет расправиться с ней. Но почему? Для кого? Смутно она догадывалась, кому это нужно, и больше не двигалась. В близости Квебека не было спасения. Жизнь и смерть столкнулись, и исход был неясен.

В тот же миг солдат в нетерпении подался вперед, но тут же был пригвожден к месту гневным окриком Банистера.

— Не двигайся!

Потом он сделал жест подбородком.

— …Возвращайся, откуда пришел, Ла Тур. И держись отсюда подальше…

— Ты сошел с ума, Банистер… Ты подвергаешь себя опасности. Почему ты защищаешь ее?

— Это моя соседка, — ответил Банистер, как если бы он сказал: это моя кузина, что накладывало на него определенные обязательства. Золотой свет, льющийся с неба, неясно очерчивал силуэты каждого из них, хорошо виден был лишь блеск их глаз. Но Эсташ Банистер все же заметил, как рука солдата метнулась к его куртке. Мощный удар его ноги пришелся как раз по этой руке, не дав выхватить пистолет или нож. Затем он схватил его за шиворот и обрушил на него свои кулаки, отбросив его к лесу. Но он не убил его. Солдат хрипел, он с трудом смог восстановить свое дыхание. Его рукам здорово досталось.

— У тебя еще целы ноги, — сказал великан, — уноси их отсюда побыстрее. А не то я спроважу тебя к ворчуну-лейтенанту, пусть он позаботится о тебе.

— Тебе так просто это не пройдет, мерзавец! Твоя песенка спета!

И, прихрамывая, солдат из осторожности удалился.

— Черт бы тебя побрал, Банистер!

Темнота поглотила его ковыляющий силуэт. Анжелика поставила Онорину на ноги и обернулась к Банистеру, чтобы поблагодарить его, но он поднял руку в знак протеста.

— Я это сделал не для вас!.. Я проверял капканы и встретил Красного Плута, он сказал мне: даму поджидает опасность. Держись поблизости и помоги ей, чтобы не случилось несчастье. Нужно всегда делать то, что велит колдун…

Потом он пошел впереди, а она с ребенком за ним, и так до самого дома. На подступах к нему Онорина весело бросилась вперед, к своим друзьям. Прогулка доставила ей огромное удовольствие. Чего нельзя было сказать про Анжелику.

— Остерегайтесь! — сказал Банистер, прежде чем покинуть их — «Они» жаждут вашей гибели «Они» — это, без сомнения, друзья Вивонна. Сент-Эдм, Бессар и сам герцог, ведь он тоже замешан в их махинации, проходил обучение колдовству. Ничего нет опаснее, чем дилетантство в этой области знаний. Непослушание и неловкость заговорщиков могли обернуться против них самих, принося непоправимое зло. Почти все манипуляции черной магии были связаны с приношением в жертву животных или детей, как символа невинности в угоду жестокому князю тьмы.

Анжелика не была достаточно уверена и в Красном Плуте, посвященном в это дело. Ведь именно он помог графу де Варанжу узнать, что же приключилось с Амбруазиной.

Когда Анжелика покидала двор Банистера, она заметила под деревом собаку, ей показалось, что она совсем отощала и взгляд у нее как бы остекленел.

Она вернулась домой с тяжелым сердцем. Онорина уже сидела вместе с Керубином в лохани с горячей водой, а Иоланта энергично растирала ее Онорина трещала как сорока:

— Я провела такой чудесный день, я ела жаркое, а потом танцевала.

— В Великий пост! — воскликнула Иоланта.

— Смотрите за ней хорошенько, — сказала Анжелика. — Смотрите хорошенько за детьми… И повесьте им на шею образок.

— Кошка! А где же кошка?

Она обыскала все, от подвала до чердака, но не нашла ее и решила, что поздно хватилась. «Они» завладели ею и теперь, наверное, сдирают с живой шкуру, чтобы принести ее в жертву Дьяволу.

Она набросила на плечи пальто.

— Я ухожу, — громко сказала она.

— Мамочка, — закричала Онорина, — не забудь, что сегодня вечером мы будем слушать продолжение истории про Клевскую принцессу.

Направляясь к двери, Анжелика вдруг увидела кошку на верхней полке шкафа, рядом с распятием; та с олимпийским спокойствием следила за ее передвижениями.

— Как же ты напугала меня, негодница!

Поскольку она все равно собралась уходить, она решила посетить г-на Гарро д'Антремона. По дороге она вспомнила, что сегодня воскресенье, день Архангела Михаила, и Гарро наверняка в церкви. Она нашла его там, он молился. Она предупредила г-на д'Антремона, что у нее есть важная новость. Она может назвать ему местонахождение солдата Ла Тура, о котором он ей рассказывал. Сегодня он покушался на ее жизнь, но, к счастью, какой-то прохожий защитил ее и ранил солдата. Тот не мог далеко уйти. Его можно найти у Берришонов или где-то в этих краях.

Он наверняка назовет тех, кто заплатил ему, друзей графа де Варанжа: графа де Сент-Эдма, барона Бессара и его слугу с бандитским лицом.

— Вам следует арестовать их либо установить за ними слежку, ведь они очень опасны.

— Но этим людям покровительствует герцог де ла Ферте, — Гарро нахмурил брови, — а он из близкого окружения короля.

— И находится здесь под чужим именем, вам это известно. Возможно, он хочет избежать последствий своих неблаговидных поступков.

— Я этого не отрицаю, мадам. Но они все время ускользают от моего контроля. И у нас есть указание избегать неприятностей по отношению к ним.

— В таком случае будьте бдительны. Ведь они настоящие убийцы.

— А кого вы относите к так называемым «поборникам справедливости»? Себя, быть может?

— Ах, мы опять вернулись к вашим странным подозрениям против меня. Этот г-н де Сент-Эдм почерпнул их, возможно, в колдовских видениях, в магическом зеркале. Но вы полицейский, вам нужны доказательства и труп, чтобы вынести обвинение, а вы доверились колдовству! Так знайте, если бы у меня была возможность убить вашего мерзкого Варанжа, я бы это сделала тысячу раз и гордилась бы этим.

— Не хотите ли вы сказать…

— Г-н д'Антремон, послушайте моего совета: найдите солдата. Возможно, его признания приведут вас к трупу г-на де Варанжа… или же на след его убийцы. У вас нелегкая задача. Но я чувствую себя спокойнее после встречи с вами. Мне очень жаль, что я помешала вашей молитве, но умоляю, будьте снисходительны…

«Эти красивые женщины чересчур эмоциональны, — сказал себе Гарро, провожая ее взглядом… — Но сколько в них очарования!» Он не представлял ее в роли убийцы, однако…

Когда Анжелика появилась у м-аель д'Уредан, чтение было в самом разгаре. У всех на глазах были слезы, даже у Онорины.

Г-н де Клев только что скончался от безнадежной любви. Страсть г-жи де Клев к г-ну де Немуру сразила его сердце, как смертельный удар.

* * *

— Я же говорил вам, никогда не признавайтесь! — воскликнул Виль д'Аврэй.

— Это просто глупо, а последствия ужасны. А ведь, в сущности, ничего серьезного не произошло. Все это ерунда!

Да и любовь не стоит того, чтобы ради нее расстаться с жизнью…

На следующий день Анжелика вместе с Полькой изобретали бобовый суп. Они создавали его, как художник создает картину, обсуждая количество муки и холодного молока, причем муки особого сорта, привезенного из Англии. Правильные дозы того или иного продукта играли огромную роль, суп должен был быть густым, как сметана, и таким же маслянистым.

Полька считала это блюдо наиболее подходящим в дни Великого Поста, ведь в нем только овощи и молочные продукты.

Очищая овощи, Анжелика посвятила подругу в свои неприятности и волнения. Полька никогда не сомневалась ни в чем: ни в вашем уме, ни в интуиции, ни в том, что вы видели или слышали, ни в вашей собственной интерпретации событий. Она разделяла ваши чувства, страдала и дрожала вместе с вами. После чего она горячо разрабатывала планы защиты или нападения.

— Не волнуйся, — сказала она. — В жизни бывают такие моменты, когда все валится из рук. Эти великосветские выскочки гоняются за собственным хвостом. Повидайся с Красным Плутом, он скажет тебе, кому довериться, а кого остерегаться. Я же считаю, что все не так уж плохо, и я чувствую, что все наладится.

Выходя от Польки, она решила, что завтра сходит к Красному Плуту.

* * *

Встреча принесла ей разочарование.

Перед ней стоял невысокий мужчина, очень сведущий, но он ничего не хотел ей говорить. Лачуга колдуна освещалась лампой из кованого железа, такие называют «вороний клюв». В углу сидел эскимос, тот самый, который шил перчатки из птичьей кожи и делал лечебные повязки из мышиных шкурок. Его глаза поблескивали, он внимательно за ней следил.

Красный Плут рассказал, что он не присутствовал на колдовских сеансах в доме графа де Варанжа.

— Я только рассказал ему, что необходимо сделать, чтобы читать в черном магическом зеркале, но я не знаю, что он там увидел.

— Кто же знает? — Тот, кто там присутствовал: дети, слуга, солдат, который совершал заклятие над крестом… ну еще лейтенант полиции, если он заставит их заговорить, — добавил он, пофыркивая и проводя рукой по губам, как бы желая стереть с них улыбку.

— Вы не говорите мне всей правды…

— А вам и не нужно ее знать. Когда карты розданы и игра началась, то лучше не знать всего наперед. Человек — существо слабое и идет увереннее к своей цели тогда, когда не подозревает, какие бездны подстерегают его на пути.

Он смеялся над ней. Но он признался ей, что в ночь, когда их флот прибыл в Квебек, к нему пришли Мартен д'Аржантейль и г-н де Сент-Эдм. Они принесли ему украденные облатки и предлагали целое состояние, лишь бы он научил их могущественному чуду, позволяющему обнаружить и говорить с их верным другом и одержимым алхимиком, исчезнувшим графом де Варанжем.

— Они меня так рассмешили своими облатками. Такие люди, как они, способны только унизить таинство. Они прибегают к вещам опасным и священным лишь для того, чтобы удовлетворить свои глупые прихоти, такие, как первенство при дворе или же королевское вознаграждение. А вот Варанж был гораздо серьезнее. Его сжигала дьявольская страсть к Сатане. У него могло бы все получиться.

— Вы сказали: к Сатане. Значит, вам известно, что он увидел в магическом зеркале?

Он раздраженно повел плечами.

— Довольно этих разговоров о магическом зеркале! Гораздо интереснее случай с Джоном Деем, что он увидел в черном камне… Это имело ошеломляющие последствия…

— Кто такой Джон Дей?

Он терпеливо объяснил ей, что был такой ученый, англичанин, он жил в начале века. Это был известный математик, ему принадлежит изобретение меридиана Гринвича. Но он был схвачен за участие в таинственном заговоре против королевы, Марии Тюдор. Так вот у него был магический камень, доносивший до него «потусторонние голоса». Поговаривают, что его соперникам каким-то образом удалось заполучить осколки этого камня. Из груды рукописей колдун вытащил и показал ей книгу, которая называлась «Правдивое изложение того, как доктор Джон Дей общался с духами».

А таких, как Сент-Эдм или д'Аржантейль, он просто жалел и боялся, что они причинят вред своим незнанием и неумелыми действиями. Он спровадил их с их облатками. Ни за что на свете он не прикоснется к ним.

— Этот ваш Варанж нарушил ритуал, он ввел в него заклинание Бельзебута, ведь он хотел вызвать самого дьявола. Он привел в движение страшные силы и навел проклятие на мой черный камень. Больше я не смогу им воспользоваться.

Он смотрел на нее, как бы удивляясь тому, что увидел в ней.

— Заклятие Бельзебута требует, чтобы использовалась живая тварь.

— Зло черпает свои силы в страданиях живых существ.

Красный Плут пожал плечами.

— Добро, Зло, Демоны, Ангелы — все это лишь слова. Злые духи жаждут живой крови, потому что для них это красный луч жизни. Им необходимо живое дыхание, они завидуют участи людей, ведь они никогда не смогут обладать ею…

Анжелика дрожала.

— Здесь, в Новом Свете, нас не так много, как в деревнях Европы. Можно сказать, что я один, один Посвященный.

Он показал ей множество книг, среди которых она с удивлением обнаружила теологические труды. Она сдержалась, чтобы не засыпать его вопросами и удовлетворить свое женское любопытство.

— Ну а теперь, прекрасная дама, возвращайтесь на свой насест, в Верхний город. Приближается последняя буря, самая суровая и разрушительная.

* * *

Снежное облако клубилось над островом Орлеан. Солнце еще сияло, но все прохожие ускоряли свой шаг.

Навстречу Анжелике шла маленькая Эрмелина. Ее очень беспокоила судьба этой малышки, чудом избежавшей смерти. Она взяла ее на руки. «Как я люблю тебя, дитя мое!»

Большие черные тучи быстро надвигались со стороны собора, солнце потухло. Буря разыгралась стремительно.

Чтобы потуже завязать на подбородке свой капор, Анжелика имела неосторожность поставить ребенка на землю. Сильный порыв ветра подхватил Эрмелину, раздув колоколом ее юбки. Анжелика схватила ее уже в воздухе.

Маленькие тележки, корзинки, стремянки, все вещи, забытые на улице, пустились в причудливый танец, взмывая вверх и падая на землю. Прижавшись к стене, выла собака. Анжелика быстро пересекла Соборную площадь, согнувшись, как старуха. Ветер рвал на ней пальто, и она боялась, что не удержит в руках хрупкую Эрмелину. С крыш зданий сорвало флаги со звуком, похожим на оружейный залп. Впереди себя Анжелика увидела слугу из дома Меркувилей. Этот старый человек уже не мог сопротивляться порывам ветра, он застыл на месте, стараясь не быть сброшенным на землю. К счастью, повалил сильный снег, который хоть немного утяжелил людей и предметы. Анжелика доковыляла до порога дома Меркувилей и успокоилась только тогда, когда увидела Эрмелину, шагнувшую навстречу своим братьям, в надежные руки своей кормилицы. Тем временем господин судья надевал свое пальто, чтобы поспешить на помощь слуге.

— Оставайтесь! Оставайтесь, мадам! — кричала вся семья, собравшаяся в вестибюле. Но Анжелика решила воспользоваться тем, что буря еще не достигла своего накала, и добраться до своего дома, который уже был близко. Ветер немного стих, снег валил все сильнее. Она решила подняться по улице Птит-Шапель. Снег стал колючим, летел прямо в лицо, и Анжелика с трудом продвигалась вперед, закрыв лицо руками. Резкий порыв ветра закружил ее, она потеряла равновесие, протянула вперед руки и наткнулась на подоконник, за который держалась, пока шквал ветра не утих. Воцарилось затишье, Анжелика подняла голову и увидела над собой блестящую вывеску: «Восходящее солнце». Затем чья-то рука схватила ее за кисть и втянула вовнутрь.

Рука эта принадлежала хозяину таверны.

— Ах, мадам, — сказал он, ухаживая за ней, — вы пренебрегаете мной. За время вашего пребывания в Квебеке вы от силы два раза зашли в мое заведение. И только когда буря бросила вас на мой порог, вы оказали мне милость посидеть рядом со мной.

Он снял с нее потяжелевшее от снега пальто, пододвинул ей стул, до блеска протер стол быстрыми движениями.

— Решено! Приготовьте мне ваш знаменитый сироп, — сказала Анжелика, в то время как г-жа Буавит, жена хозяина, принесла ей полотенце, чтобы вытереть лицо и волосы. — Но добавьте туда горячий напиток, я совсем закоченела.

— Не извольте беспокоиться, моя бабушка тоже была трактирщицей и поведала мне свой знаменитый рецепт. Сироп смешивают с теплым молоком и добавляют обжигающий кофе. Моя бабушка была из Нормандии, а ее муж много путешествовал и научил ее варить настоящий кофе.

Он быстро принес ей большую дымящуюся пиалу, куда добавил различные ингредиенты, а сверху положил большую ложку взбитых сливок. Считая этот напиток довольно безобидным, Анжелика взяла пиалу двумя руками и большими глотками осушила горячее зелье, маслянистое, с запахом миндаля и сахара, это угощение для женщин и детей, это, что называется, «пальчики оближешь».

Оказалось, что напиток бабушки-нормандки содержал полпинты крепкого вина; Буавит с гордостью продемонстрировал ей бутылку, в которой переливалась жидкость, по праву называвшаяся «вода жизни» или же «огненная вода».

— Действительно, это прекрасно согревает, — воскликнула Анжелика и тут же заметила, как чьи-то руки ухватились за ее стол.

Ее глаза затянуло пеленой, а голос ослабел, когда она произнесла:

— Г-н Буавит, вы предатель…

После чего она увидела или же ей показалось, что она увидела, как Никола де Бардань сел справа от нее, а герцог де Вивонн — слева. Таверна, казалось, наполнилась какими-то людьми, похожими на призраков. Прежде всего она увидела ту, которую никак не ожидала здесь встретить: Кружевницу.

— Чтобы я пришла в ваш притон разбойников и грабителей! — смеялась та, откидывая голову назад. — Я никогда не покидала Квебек, даже ради поездки в Монреаль!

Вовенар подал знак Анжелике. Да он ли это был? Он встал, чтобы поцеловать ей руку.

— Я постараюсь убедить ее…

Он немного покачивался.

Незнакомая женщина, очень светлая блондинка, довольно интересная, подумала Анжелика, такой, наверное, была Гильомета в молодости, с независимым видом сидела за одним из столиков; ее окружили несколько мужчин, не сводя с нее глаз и смеясь любой ее шутке. Среди них был Гранбуа и майор д'Авренсон. Увидев, что Анжелика разглядывает ее, трактирщик подошел к ней и прошептал ей на ухо:

— Это владелица поместья на побережье озера Сен-Пьер, госпожа де ла Доверни.

Ей было сорок лет, она была вдова и имела в своем распоряжении обширные земли и прекрасное имение. Она приехала в Квебек в надежде покончить со своим вдовствующим положением. Она хотела найти верного спутника жизни и хорошего любовника, чтобы коротать долгие ночи в своем поместье.

Молодой человек сидел в одиночестве на бочке рядом с очагом. Он курил длинную трубку. Его лицо было очень красиво в обрамлении длинных черных волос. Его взгляд был задумчив и спокоен, он мечтал. «О господи, как он волнует меня!»

— Почему вы так смотрите на этого метиса? — спросил голос герцога де Вивонна.

— Он красив.

Тут молодой человек встал. Она обнаружила, что у него короткие ноги, и ее возбуждение спало.

— Я не являюсь сторонником этих новомодных браков, — заявил молодой чиновник, сидевший за их столом, — они производят на свет новых французов, которым нет места ни в высшем свете, ни в диких лесах. Но они прекрасные солдаты и просто необходимы нам в войне с ирокезами.

Сам он был канадцем, много пил, но не терял головы. Его звали Адриан Дефорж. Он находился в распоряжении герцога де ла Ферте.

— Если бы когда-нибудь она посмотрела на вас так, как она смотрела на этого метиса, вы были бы самым счастливым человеком на земле, — обратился ла Ферте-Вивонн к Никола де Барданю. — Но я считаю, что вы не можете этим похвастаться. Она, как птица, порхает в небесах, подвергая вас восхищению, но она неуловима, недоступна, понимаете? Она свободная птица и сдается в плен лишь тогда, когда сама этого хочет. Я упустил момент и не смог завладеть ею… Она смеялась надо мной… Но она любит заниматься любовью. Она очень любит…

— Замолчите, — оборвал его Никола де Бардань. Пот выступил на его лбу, монолог герцога вызвал в его представлении волнующие картины.

К Анжелике вновь вернулся дар речи.

— Какое проклятие сводит вас вместе? Вас! Обоих!

— А что вас связывает с этим презренным? — спросил у нее Вивонн, указывая подбородком на Барданя.

— И оба вы задаете мне одни и те же вопросы: что вас связывает с этим? А что от вас хочет тот? Почему он? Почему не я?

— Уж не меня ли вы назвали презренным? — спросил Бардань, нахмурив брови.

— А кого же еще?

— Вы пьяны!

— Вы тоже!

— Возможно, но в каком бы состоянии я ни был, я сохранял почтительность по отношению ко многим людям. Король наделил меня своей миссией, но вы, кажется, забыли об этом.

— О, вы кажетесь себе очень сильным, месье, — насмехался герцог, — а мне вы представляетесь простофилей. Я хорошо знаю короля и, кажется, понимаю, почему его выбор пал на вас. По-видимому, кто-то очень влиятельный порекомендовал вас ему. Но кто? Кто рискнул это сделать? Чем больше я вас знаю, тем больше не понимаю, какие ваши качества привлекли внимание короля…

Бардань презрительно перебил его.

— Мы живем в обществе, где восхождение к высшим постам невозможно без поручительства. Но так бывает не всегда, и моя карьера сама явилась достаточным поручительством и внушила королю доверие к моей особе. И знайте же, месье, что я долгие годы являлся представителем короля в Ла Рошели по религиозным вопросам, это довольно важный пост, и вы не можете этого отрицать…

— Кто-то мне рассказывал, что вы были недостаточно энергичны на этом посту! А теперь довольствуетесь утешительной миссией в Канаде.

— Да что вам известно об этой секретной миссии, это очень личное дело!

Вивонн пожал плечами и с сожалением посмотрел на Барданя.

— Я знаю о нем все. Вы должны информировать короля об одном авантюристе, имя которого — граф де Пейрак.

— Не смейте говорить в таком тоне о графе де Пейраке! В присутствии г-жи де Пейрак эго просто отвратительно!

— В своих донесениях королю вы были не так снисходительны к этому пирату…

— Откуда вы узнали о наших беседах с королем? И о том, что я отправил рапорт Его Величеству? — удивился Бардань. — Вы рассказали ему о письме, написанном в Тадуссаке? — волнуясь, спросил он у Анжелики.

— Нет… Я не думаю… — ответила она. Герцог де Вивонн покачал головой.

— Дорогой мой, для того чтобы узнать о планах такого чиновника, как вы, совсем необязательно воспользоваться болтливостью его любовницы. Достаточно подкупить ваших людей. Вам еще многому предстоит научиться… Итак, мы можем представить себе, как король держит в руках ваше донесение… Я вижу это, — прошептал он, — он вчитывается в строчки, написанные вами, ему так интересны ваши описания красивой женщины, которая сопровождает этого пирата.

— О ней не было сказано ни слова, — парировал Никола де Бардань, — и это доказывает, что вам ничего не известно, и напрасно вы бросили тень на моих людей. Вы лжете, чтобы узнать правду, но с какой целью? Я этого не знаю, но не собираюсь скрывать от вас такие незначительные сведения. Короля нисколько не интересует женщина, подруга или жена, которая сопровождает графа де Пейрака, он хочет знать, не скрывает ли граф человека, которого разыскивает полиция. Человек этот — мятежник, он поднял восстание против короля. Я ответил Его Величеству «нет»… Вот и все…

Это «вот и все» утонуло во взрыве хохота де Вивонна, заглушившего даже завывания бури.

— Прекратите! — сказала Анжелика.

Если бы она была не настолько пьяна, она вцепилась бы в глотку Вивонна, только бы он замолчал. Но благодаря напитку, она как бы свысока следила за развитием спора, хотя шутка явно затянулась….

— Если вы не перестанете смеяться и если вы произнесете хотя бы одно слово… Я вам… Я вам отомщу. — Она подарила Вивонну убийственный взгляд.

Под этим взглядом он наконец затих, хотя временами прыскал и с трудом сдерживался.

— Так что же в моем донесении не понравится королю? — Бардань совершенно разнервничался.

— Ну хорошо.. скажу.. возможно, он не совсем… полный. Король любит детали… вы не забыли об этом? Детали, особенно касающиеся красивых женщин…

— Прекратите! — повторила Анжелика.

— Мне жаль вас, жаль, — продолжал герцог. — У меня плохое предчувствие, дорогой Бардань. Вы знаете, что случается с этими несчастными на службе у короля, когда они впадают в немилость… Или же я плохо знаю короля, или же…

— Да оставьте же его наконец! — закричала Анжелика. Она защищала Барданя, как женщина защищает робкого мальчика, на которого напали хулиганы.

— Сдается мне, что вы кончите жизнь на галерах! — прошептал герцог. Никола де Бардань побелел от гнева и встал.

— Вы ответите мне за оскорбление в поединке. Прямо сейчас.

Вмешался трактирщик Буавит:

— Только не у меня, господа, у меня никаких скандалов. Успокойтесь или же идите и сражайтесь, но на улице!

Герцог де Вивонн не шевелился.

— Как грустно! — прошептал он. — Завывание Ада окружает нас.

— Сядьте рядом со мной, — сказала Анжелика Барданю, — и успокойтесь!

Она погладила его по щеке.

— Не слушайте его. Он очень злой человек, Я видела вас в Ла Рошели, и я могу засвидетельствовать, что вас любили и уважали все в городе; в ваших руках была власть, но вы никогда не злоупотребляли ею.

— А чем вы занимались в Ла Рошели? — спросил Вивонн.

Последняя буря!..

В памяти Анжелики всплыло воспоминание о бедной тощей собаке и как тянулись к ней ручонки Онорины: «Освободи ее!»

Анжелика встала и оттолкнула стул, он упал за ее спиной.

— Господин Буавит!

— Да, мадам, — подбежал трактирщик.

— Вы были кузнецом?

— Да, мадам!

— Мне нужны щипцы, чтобы резать железо.

— К вашим услугам, мадам…

Он открыл погреб, и они спустились по лесенке в подвал трактира. Буавит подошел к полке, на которой лежали различные инструменты.

— Вот то, что мне нужно. — Она выбрала большие щипцы, острые, похожие на клюв.

— К вашим услугам, графиня.

Поднимаясь по лестнице, они покачнулись и упали назад, прямо на меха.

— …Бог мой! — сказал Буавит. — Никогда в жизни в моих объятиях не была богиня!.. Ах, мадам, я так восхищаюсь вами! Позвольте мне поцеловать вас.

— Ну хорошо, поцелуемся… Вы заслужили это, и ваш сироп просто замечательный!

Он просиял и поцеловал ее в обе щеки.

— А теперь помогите мне выбраться отсюда!

— Что вы собираетесь делать с этими щипцами? — спросил Буавит, когда они вернулись в зал.

— Подайте мне мое пальто, я ухожу.

— И не думайте об этом!

— Но ведь старики Маривуан ушли, и вполне успешно.

— Да может быть, они уже умерли по дороге.

— Мне все равно!

— Это безумие!

— Анжелика, не уходите, — умолял де Бардань.

— Нет, я должна идти! Мой дом недалеко.

— Я провожу вас.

— Нет, вы еле держитесь на ногах, и я так устала от вас…

— Останьтесь у нас ночевать, г-жа де Пейрак, — настаивала жена трактирщика, — хотя у нас нет свободных комнат, но вас-то я устрою.

— Нет, мне нужно идти. Сколько я вам должна?

— Ничего! — ответил сияющий трактирщик. — Вы уже расплатились.

— Да остановите же ее! — сказал кто-то.

— Оставьте ее, — ответил Вовенар, — таких женщин, как она, невозможно остановить.

Анжелика спросила, где ее перчатки, и один из клиентов встал из-за стола и поспешил к ней. Он предложил ей свои перчатки, они доходили почти до локтя и прекрасно защищали ее руки. Другой набросил на нее индейский чепец, подбитый мехом, с хвостами, висящими вдоль лица.

— Держите их рукой, и вы будете хорошо укутаны.

Глаза посетителей с любопытством следили за ней, когда она направилась к двери.

— И куда ее несет, с этими щипцами?

У Никола де Берданя не было сил, чтобы удержать ее, Он смотрел, как она исчезает за дверью, как будто проваливается в бездну.

— Как она красива! — сказал Буавит. — Мы так счастливы, что она заглянула к нам.

— Она не будет моей, — прошептал Вивонн, — тем хуже! Я еще увижу… — Он уткнулся лбом в стол и погрузился в глубокий сон.

Анжелика пробиралась сквозь бурю и завывания ветра. Второй раз в этом году она была так сильно пьяна. Да, она была пьяна, но именно это и помогло ей пережить эту ужасную ночь, хотя это вовсе была и не ночь, а только вечер, но такой мрачный и темный. Она шла вперед, как слепая, на ощупь; струи колючего снега обдавали ей лицо, их уколы были похожи на уколы шпаги. Северный ветер свирепствовал и властвовал над миром. Временами ей казалось, что она не продвинулась вперед ни на шаг. Согнувшись в три погибели, она чуть ли не ползла на четвереньках. Она держалась за стены домов, за колья ограды, ей нужно было дойти до дома м-зель д'Уредан, а там ей предстоит пересечь пустынное место и, главное, не упасть, иначе ей ничего другого не остается, как умереть посреди улицы Ла Клозери, в двух шагах от тумб с атлантами, поддерживающими земной шар, и труп ее найдут в водосточном желобе.

Внезапно почти рядом с ней послышался резкий звук, похожий на треск дерева, и как будто огромные крылья летучей мыши пронеслись над ее головой и разбились о стену. Приглядевшись, Анжелика поняла, что это крыло от мельницы. «Только этого мне не хватало, погибнуть от мельничного крыла…» Это немного отрезвило ее, но на смену алкогольному опьянению пришло опьянение от борьбы со стихией. Она добрела до атлантов и, присев на колени, обняла их, как собственных детей. Потом она бросилась во двор Банистера, как бросаются в море. Где же собака? Она нашла ее закоченевшее тело. Мертвая? Нет… «Я сделаю это! Я сломаю цепь!» Она потянула за нее, показался брусок прогнившего дерева, к которому и была прикреплена цепь. Собака почувствовала, что ее тянут за ошейник, и сопротивлялась, насколько ей позволяли силы.

Какая же она глупая! Не хочет освободиться от своих ненавистных кандалов.

«Ну иди же, иди!»

Она ждала, не в силах найти точку опоры, под тяжестью своей ноши.

В природе наступило затишье, как будто ода была поражена, изумлена! Затем повалил снег, как слезы текут сплошным потоком. В луче света, идущего от окна или открытой двери, показался силуэт человека, он вырос на краю бездны, из которой она пыталась выбраться. «Нет, вы не убьете меня, Эсташ Банистер!» Но это был Жоффрей де Пейрак, в своем черном пальто и меховой шапке, надвинутой на глаза, и он смеялся. Она не могла видеть это, но она чувствовала, что он смеется. Его рука схватила ее за запястье, он с силой потянул ее, а она тянула собаку. Показались еще какие-то люди, они подняли ее и понесли; и она оказалась в большой комнате, перед огнем очага, а вокруг нее — Жоффрей де Пейрак, испанцы, Жан Куеннак и собака с цепью на шее, забравшаяся под печку.

— Это вы! Это вы! — повторяла Анжелика, не веря своим глазам.

Он объяснил ей, что, не найдя ее дома, пустился на ее поиски со своими друзьями. Они узнали, что она только что ушла из трактира — безрассудный поступок! — с кузнечными щипцами в руке.

— Это вы! Это вы! — Анжелика бросилась в его объятия. Он прижал ее к себе.

— Моя маленькая фея!

Их лица были в снегу и их одежды, но огонь их сердец способен был растопить вечную мерзлоту.

— Это вы! Любовь моя!

Буря опять расправила свои крылья над городом. К радости Анжелики, от возвращения мужа примешивалась уверенность, что он принадлежит сейчас только ей и не покинет ее, пока разыгравшаяся стихия не уйдет из Квебека.

Она решила, что роль женщины, требующей отчета, ей не к лицу, но считала, что следует сказать Жоффрею, что его долгое отсутствие в Силлери было для нее мучительным, почти безнадежным. Она не стала говорить ему, что Сатана расставлял ей ловушки, это было ее личное дело, она в состоянии сама все уладить; а беспокоило ее совсем другое. Она не боялась смерти, для нее самым страшным было потерять его любовь. Ни буря, ни потрясающий напиток Буавита, ни ее одиссея со щипцами не могли помешать ей задать главный вопрос: почему так долго отсутствовал, почему молчал?

Барсемпью намекнул ей на пылкость некоторых канадских дам, которые преследовали его.

Жоффрей де Пейрак смотрел на нее улыбаясь; она все еще казалась во власти опьяняющего напитка: ее глаза блестели, волосы были в беспорядке, а голос немного хрипел.

— Не скрою, иногда мне приходилось пускаться на хитрости, чтобы избежать затей нашей Беранжер, — сказал он, — но люди в крепости Силлери нуждались в моем присутствии. Я остался там, чтобы помочь им, у них был раненый и несколько больных.

— Что за раненый?

Во время обхода на него свалилась ледяная глыба. Несколько дней он был еще жив, затем умер.

— Вы могли бы послать за мной!

— В этот ужасные холод! Даже если бы дорога была очень короткой, я бы не подверг вас подобному путешествию. А потом, дорогая моя, разве не вы сами решили сделать передышку в вашей деятельности сестры милосердия? Мы же с вами обо всем договорились… Вы чересчур щедро раздариваете свое сердечное богатство направо и налево.

— Возможно, я смогла бы его утешить.

— Эти моряки не боятся ничего, ни страданий, ни смерти. Они привыкли исполнять свой долг и не ждут ничего, кроме новых приказов, таких, как «Ты должен жить!» Это помогает им лучше, чем утешение.

Он взял ее руку и прижал ее к своей щеке.

— Нет, я бы хотел сохранить эту маленькую ручку только для себя. — И он нежно поцеловал ее ладонь.

«Что вы за человек? — думала Анжелика. — Иногда вы жестоки и непримиримы… Иногда нежны, чувствительны к человеческим слабостям». В ее памяти всплыла фраза Сабины де Кастель-Моржа «Он очень добрый…». Да, это правда. Хотя временами он демонстрировал свою потрясающую бесчувственность.

— Любовь моя, мой дорогой друг, — вполголоса произнесла она, — я не уверена, что хорошо вас знаю.

— А это необходимо? У каждого человека есть свои тайны. Признаюсь вам, что я опасаюсь вникать в хитросплетения вашего сердца. К чему эта бесконечная тяжелая борьба за полное обладание любимым существом и его секретами? Очарование состоит в том, что ваш возлюбленный — загадка для вас.

Но хватит философствовать! Жизнь так коротка, так быстротечна, а мы тратим ее на созерцание и копание в непоследовательной человеческой натуре, будь то мужчина или женщина…

В этот час вы принадлежите мне, а я вам. Я наслаждаюсь вашими зелеными глазами, в которых отражается отблеск ваших мыслей, вашими губами, дрожащими от волнения. Я де позволю теням сгущаться над вашей жизнью, я держу вас в своих объятиях и сумею утешить и защитить вас самым верным оружием: Любовью.

— Я благословляю судьбу, подарившую нам встречу в этом мире…

Сквозь нечеловеческие завывания бури наплывали крики детей, как потерянные души в океане жизни. Анжелика проснулась в объятиях мужа. Шум вздымался огромной стеной, как океанская волна. Она поняла, что это не сон. Кричали дети, они звали на помощь.

Внизу Жан Куеннак и Маколле пытались в непроглядной ночной тьме выяснить, откуда идут крики.

— По-моему, хижина Банистера развалилась.

Вихревой поток сорвал с дома крышу, уже достаточно прогнившую. Банистер как раз поправлял солому на крыше, и его ветром отбросило на угол улицы, где его и нашли на следующий день. Жена отправилась за помощью, ее засыпало снегом, и она умерла. Ее найдут лишь весной, на одной из лужаек.

— Пройдем через погреб, — предложил Маколле. — Он прорыт довольно далеко, а с помощью лопаты мы доберемся до сарая Банистера.

Так и сделали. Они добрались до подвала лачуги и сломали дверь из погреба в комнату. Детей нашли забившимися в угол, занесенными снегом. Зашитой им служил труп их коровы. Их перенесли в дом Виль д'Аврэй и согрели у огня.

Это были четыре маленьких дрожащих существа, три мальчика и одна девочка. Самый младший рыдал навзрыд. Он успокоился только тогда, когда Элуа Маколле дал ему пожевать табаку. Дети явно привыкли жить среди дикарей. Может, лучше отдать их индейцам, пусть живут с ними, в лесу, им это не в новинку.

Пес вышел из своего убежища и весело завилял хвостом. Он. узнал этих детей, которых так любил, своих палачей. Он действительно был очень глуп.

Однако, когда буря утихла, с детьми поступили следующим образом: девочку доверили урсулинкам, двух старших мальчиков — священникам из семинарии, а самого маленького — храброй соседке. Банистера нашли раненого и отправили в Отель-Дье. Когда он пришел в себя, он захотел увидеть г-жу де Пейрак, только ее. Буря уходила из города. Солнце уже пробивалось сквозь серую завесу облаков и своим желтым глазом осматривало хаос, царивший кругом. На улицах уже вовсю шла работа, стучали молотки, слышался звук пилы. Город постепенно приобретал свой нормальный вид.

Ванистеру пришло в голову, что Анжелика — единственная, кому он может доверить свое состояние. Поэтому, когда она оказалась у его изголовья, он попросил ее наклониться поближе, чтобы больничная сестра ничего не услышала.

— От моей хижины ничего не осталось, верно? Но погреб! Там много всего, и безделушки, и ценные трофеи, и золото, много золота, оно лежит в горшках. Мое богатство… А еще сапоги. Я не хочу, чтобы они сгорели, когда будут поджигать дом. Сходите туда, в мой погреб, только идите одна… Остальные ограбят меня.

Сказав это, он продолжал свою исповедь уже громким голосом, не опасаясь чужих ушей:

— Мадам, вы так добры, не могли бы вы поговорить с губернатором, интендантом и епископом, чтобы меня оставили в покое? Я уйду в леса со своим старшим сыном и не буду никому мешать. А вам я отплачу за вашу доброту. Остерегайтесь тех, о ком говорил солдат Ла Тур.

— Я знаю их имена.

— Не двигайтесь! Это очень плохие люди. Они хотят вашей смерти… Они дали мне золото, чтобы я поджег дом маркиза, где вы живете… Я взял золото, но сказал им: подождите немного, не хватало еще, чтобы моя хижина тоже пострадала при пожаре… Предупреждаю вас, будьте осторожны!

Последующие, мартовские дни прошли довольно спокойно. Г-жа де Меркувиль не испытывала никаких огорчений по поводу того, что не удалось осуществить постановку пьесы; буря разрушила бы все их планы.

18 марта около восьми вечера был дан салют в честь Святого Иосифа.

19-го, во время торжественной мессы, прозвучал залп из пушки и три или четыре выстрела из мушкетов.

20-го г-н де Лаваль пригласил Анжелику посетить семинарию. Его высокопреосвященство ждал ее после вечерня. Г-жа де Пейрак уже второй раз посещала это крыло здания. В первый раз она появилась здесь на следующий день после прибытия а Квебек.

Движение на улицах еще было затруднено. Солнце лишь изредка проглядывало на небе, затянутом облаками, да и то, скорее всего, в честь праздника Святого Иосифа. Когда она входила в ворота семинарии, повалил снег. Ее проводили в маленькую комнатку, где епископ устроился, когда наступили великие холода. После обычного обмена любезностями он быстро подошел к главному: фактам.

А они заключались в том, что ее видели в Нижнем городе, она посетила этого ужасного колдуна. Ни одна уважающая себя дама не удостоит себя чести оказаться в этом притоне.

Анжелика спрашивала себя, что заставило епископа вдруг заняться ее «оплошностями», именно сейчас, когда идет Великий пост, а город еще не опомнился от ужасной бури. До епископа еще дошло, что Эсташ Банистер просил личного свидания с ней. Кроме того, он получил донесение от одного из кюре. Тот ворвался в одно из жилищ в воскресенье и обнаружил там сборище людей, нарушавших обычаи Великого поста. Они оправдывались тем, что рагу, которое они ели, не содержало мяса, только кротовые хвосты, а эти животные обитают в воде. В доказательство своей невиновности они приводили тот факт, что такая набожная и благородная дама, как г-жа де Пейрак, тоже сидела за столом вместе с ними.

— Я гуляла с дочкой, и мы зашли, чтобы немного отдохнуть.

— Это были действительно кротовые хвосты?

— Мы выпили только молока, — из осторожности ответила Анжелика.

Наконец дошли до самого главного, до расследования лейтенанта полиции, которое он вел в связи с исчезновением графа де Варанжа. Расследование это привело к ужасным разоблачениям; в центре Квебека разыгрывались дьявольские спектакли с жертвоприношениями и осквернениями распятия. Лейтенант полиции долго беседовал с епископом, им необходимо прийти к единому решению, каким должно быть наказание этого человека за его колдовские операции… Как только они найдут его? Ведь он исчез.

— Его унес дьявол, — сказала Анжелика.

И в этой истории всплыло имя г-жи Пейрак. Анжелика пыталась придумать какой-либо предлог, чтобы оправдать свой визит к Красному Плуту. Может, сказать, что она приходила к нему за лечебными повязками? Рассуждения епископа о деле Варанжа подсказали ей выход. Ведь именно благодаря «разоблачению» колдуна ее притянули к этому делу. Вот почему она отправилась домой к Красному Плуту, она хотела потребовать от него объяснений его лжи и клеветы.

— Но что заставило его оклеветать вас? — удивился епископ.

— Без сомнения, его враждебность. Да и кто знает, что творится в умах этих колдунов?

Епископ задумчиво смотрел на нее. Во взгляде его серых глаз время от времени вспыхивал инквизиторский огонек. Он спрашивал себя, какие случайности, превратности судьбы помогли этой великосветской даме, доброжелательной и окруженной друзьями, быть замешанной во все эти подозрительные дела и волнующие истории, разыгравшиеся в разгаре зимы.

У Анжелики шевельнулось предчувствие, что он пригласил ее к себе не только для того, чтобы спросить о ее визите к Красному Плуту.

— Зима в этом году суровая, — сказал епископ. — Но не надо забывать, апрель уже близко, а он принесет нам избавление от всех наших бед…

В комнате воцарилось молчание. Затем его преосвященство решил переменить тему.

— Мне сказали, что из всех святых вы более всего поклоняетесь Богу-Отцу?

Она ответила утвердительно.

Епископ встал и пошел в свою библиотеку, чтобы показать ей библейские гравюры. Анжелика посмотрела в окно, не утих ли снег, но белые потоки продолжали расчерчивать черный экран ночи. Что-то ударилось в оконное стекло. Это был большой голубь, как бы искавший пристанища у людей, не найдя его на этой грешной земле. Город спасал его, давал ему пищу и укрытие. Он забился в угол окна и смотрел на нее понимающе и дружелюбно.

— Здесь его гнездо, — сказал епископ. — Маленький подоконник для него — прибежище. И он благодарит за это Господа нашего. Какой урок для нас, ведь мы так озабочены нашим благосостоянием и комфортом!

Обоюдная симпатия к голубю, казалось, придала епископу решительности, и он заявил:

— Прощу вас, мадам, задержитесь еще на несколько минут. У меня есть для вас важное и секретное сообщение. Оно касается вас и вашего мужа.

* * *

Он заговорил об отце д'Оржевале, что заставило ее насторожиться и показалось ей несчастливым предзнаменованием. Он пододвинул к себе кожаный бювар, который она заметила на столе, и открыл его. Там содержалось три послания, он достал их и назвал авторов. Но прежде он напомнил ей, что отец д'Оржеваль имел большой вес при дворе короля. Он много раз был у короля на приеме и умел привлечь его внимание во время долгих бесед.

— Здесь у меня несколько отрывков из его донесений королю. Он попытался заинтересовать его тем, чтобы использовать на военной службе на благо Франции огромные поселения местных племен. Он писал:

«Абенаки являются врагами англичан в вопросах религии. Их набожность смело ведет их на врага…». Немного далее он излагает свою точку зрения по вопросу втягивания абенаков в войну.

«Мы никогда не сможем сделать их настоящими христианами. Даже после крещения их религиозное чувство продолжает бороться с их грубыми предрассудками, которые и бросают их в лапы колдунов». Я проповедовал им, что достичь избавления и очищения можно, лишь уничтожив еретиков. И это благостное дело кажется им простым и понятным. Тысячи этих людей объединились под моим знаменем, на котором я приказал вышить пять крестов в окружении стрел и мячей…»

Письмо Кольберу, министру торговли и морского флота, которое также хранилось у епископа, содержало одобрительную оценку короля.

«Священник, отец д'Оржеваль, заслуживает всяческих похвал и поддержки, так как он единственный способен вновь разжечь войну с англичанами, с которыми мы подписали мирный договор и тем самым отрезали пути к их ослаблению и разрушению их могущества. Это прекрасная идея — перенести поле боя в леса Нового Света. Отцу д'Оржевалю следует продолжать свою деятельность и препятствовать возможным соглашениям с англичанами… Он не будет испытывать недостатка в помощи…»

На что министр, который прекрасно понял намерения своего государя, ответил следующее:

«Вы рекомендовали мне особо разжигать враждебность местных племен к англичанам, досаждать английским колонистам и, если будет возможность, подтолкнуть их к тому, чтобы они покинули страну и отказались от ее заселения…»

Король добился того, чего хотел.

— Когда было отправлено это письмо?

— Оно пришло к нам около двух лет назад. Именно в это время отец д'Оржеваль вернулся, чтобы возглавить миссию в Акадии.

— Теперь меня не удивляет широко организованная кампания по разжиганию войны, которую мы встретили и… я понимаю, почему наш приезд в Голдсборо и Катарунк был воспринят как злобное препятствие… И я воздаю по заслугам чувству справедливости в смелости, которые отличают всех офицеров Новой Франции и вас. Ваше Высокопреосвященство: все это вы продемонстрировали в ответ на наши мирные предложения.

— Верховный Совет Квебека должен обладать известной независимостью, ведь мы девять месяцев из двенадцати отрезаны от мира.

— Я чувствую, что мало знаю о вашей суровой и деликатной борьбе с отцом д'Оржевалем.

— Но борьба эта не закончена. Она вступила в новую фазу, хотя организатор ее был вынужден покинуть поле битвы. Но он приготовил ловушку…

Епископ убрал в ящик своего секретера досье, содержащее письма такого взрывного характера.

— Дело вот в чем: прежде чем покинуть Квебек, отец д'Оржеваль попросил моей аудиенции. В это время вы как раз прибыли в город. Он был краток, заявил о своем отъезде и, о бессмысленности обсуждать свое поражение. «Вы сделали свой выбор, Ваше Высокопреосвященство, Вы и члены муниципалитета Квебека». Он уступил дорогу тому, кто разрушил его планы в Акадии, графу де Пейраку. Он заявил, что мы все оказались в плену зла, но когда-нибудь мы раскаемся в этом. Он дает нам срок — шесть месяцев, до апреля, уточнял он, чтобы мы раскрыли глаза и увидели истинное лицо тех, кому сегодня доверяем. В тот момент мы нисколько не сожалели о том, что распахнули перед вами двери, но, возможно, нам придется изменить свое отношение, нас вынудят сделать это. Он собрал документы, содержащие обвинения против вас. «У вас есть время подумать, — заключил он, — до апреля. А затем я передам эти бумаги вам, Ваше Высокопреосвященство, совести Церкви в Новой Франции. В них вы найдете доказательства, которые помогут вам составить верное представление об опасностях, исходящих от этих людей из Голдсборо, а ваша паства почерпнет в них силы, которые уведут ее с разрушительного пути, на который она вступила». Апрель… Срок подходит. Вот почему я решил встретиться с вами и ввести вас в курс дела.

— Кто должен передать вам эти компрометирующие документы?

— Этого я не знаю. Единственное, в чем я уверен, это в том, что я не хочу их получать, не желаю их видеть… Вы понимаете меня?

— Отец д'Оржеваль случайно не намекал вам, чего конкретно касаются эти разоблачения?

Епископ покачал головой.

— Он казался абсолютно уверенным в том, что, получив эти бумаги, я уже не смогу оказывать вам свою поддержку.

Анжелика размышляла по поводу высказывания Виль д'Аврэя о «шпионе короля». Вероятно, какой-то незнакомец рыщет по городу и ждет своего часа, когда он передаст епископу обвинительные документы, которые тот получать не желает.

— Может, вам лучше было бы поговорить с моим мужем?

— Я не хотел возбуждать любопытства окружающих. Как только я принимаю у себя г-на Фронтенака или же других членов совета, так в городе сразу же рождается слух и дворцовом перевороте. Кроме того, мне хотелось сначала составить определенное мнение о том, в какой степени вы замешаны во всех этих историях… Мы объяснялись, я предупредил вас, а вы, в свою очередь, предупредите графа де Пейрака. Я прошу вас хранить тайну и быть очень осторожными.

— Что же делать? — в отчаянии спросила она.

— Этого я не знаю. Признаюсь вам, я не подозреваю какое-то конкретное лицо и не хочу говорить об этом с моими приближенными, дабы не распространять нежелательные слухи. Кроме нашего разговора, я ничего более не могу сделать для вас. Вы женщина умная и наблюдательная, вы сумеете составить себе определенное мнение… А граф де Пейрак человек ловкий и деятельный и сам защитит себя.

Все было яснее ясного.

«Найдите сообщника отца д'Оржеваля и не позвольте ему причинить вред…» Именно это и хотел сказать ей епископ.

Анжелика поднялась и поцеловала руку епископа.

— Я тронута. Ваше Высокопреосвященство, и муж мой разделит мою искреннюю признательность за вашу доброту и желание отвести от нас новые унижения.

— Нельзя допустить, чтобы вновь был разрушен этот хрупкий мир, с таким трудом созданный нами.

— Должна ли я считать, Ваше Высокопреосвященство, что мы своими действиями заслужили вашу доброту, не разочаровали вас и вы с радостью воспринимаете наше присутствие здесь?

Он любовался ее красотой и отдавал должное ее очарованию. Бесспорно, благодаря ей зима была не такой суровой и однообразной и сердца не заледенели от холода. Улыбнувшись, он ответил ей:

— Зимой… да, с радостью!

Откровенность епископа доставила ей удовольствие. Как только наступит лето, они уедут. Но куда? Это было неважно. Епископ желал, чтобы расставание было мирным, без разногласий и неожиданных препятствий. Нужно отдать ему должное, он ловко изъял части этого досье, что же касается их задачи, то, несмотря на ловкость графа де Пейрака, она сводилась, к поискам «иголки в стоге сена».

Прежде чем поговорить с мужем, Анжелика подумала о Красном Плуте. «Он обладает даром предвидения, очень умен, все знает о городе и его тайнах».

Придя к нему, она рассказала ему то, что узнала от епископа, кроме тех сообщений, которые касались лично ее. Она добавила, что епископ не заинтересован в получении этих бумаг, они всем принесут лишь несчастья. Но сложность состоит в том, что никто не знает, откуда будет нанесен удар.

— И вы пришли ко мне, чтобы я указал вам на этого человека, обладателя опасной писанины? — с иронией спросил ее Красный Плут.

Он сидел в углу своей лачуги и держал перед собой открытую книгу.

— …Каким же это образом? Я закрываю глаза, я вижу?! Я его описываю и говорю его имя?

— Но ведь вы же сумели увидеть меня, когда я была так далеко от этих мест? — прошептала Анжелика.

— Я уже говорил вам, я не желаю больше заниматься предвидением! С этим покончено! Я хочу заняться изучением…

И он перевернул страницу своей книги, где были изображены знаки зодиака.

«Решительно, его обратили в свою веру наставницы-урсулинки», — подумала Анжелика.

Епископу больше не следовало волноваться о судьбе этого колдуна.

Красный Плут насмешливо поглядывал на нее.

— Вы такая же, как все! Вам все подавай на блюдечке! У кого эти письма? А почему вы не спросили меня, кто их принесет? Почему вы уверены, что этот человек в городе? Епископ сказал вам: «В конце зимы, март или апрель…» Что это значит? Что его еще нет в городе. Он еще только должен появиться.

— Но откуда и каким образом? Мы окружены льдами. Послания из Европы дойдут до нас не раньше июня, ближе к концу мая.

— Но морской путь из Новой Англии свободен. Корабли могут свободно курсировать и привозить почту. А начиная со следующего месяца опытный «путешественник» вполне может предпринять поход на север. Бури почти прекратились.

— Что же получается? Посланник придет с юга, получив документы в одном из портов на берегу океана?

— Конечно! Ищите необходимые сведения! Следите! Оружие в ваших руках. Разоблачать хитрости своих врагов — это людское занятие. Победа достанется самому хитрому.

— Может, у вас есть какие-нибудь идеи по поводу того, кто может быть этим посланником?

— Хорошо, хорошо! Я подумаю. Зайдите ко мне еще раз. Но помните, я покончил со всеми заклинаниями. Мне остаются мои книги и тайны, которые я хочу постичь. Черная и белая магии вырождаются и скоро совсем потеряют свой смысл. Отвратительный бред! — проворчал он с глубоким презрением и сплюнул.

— …Скоро придет Эра Разума и возродится источник живой воды, то будет Знак свыше.

Он указал на раскрытую страницу своей книги.

— Великий Сеятель… — пробормотал он. — Посмотрите! Мудрый старик у источника Знания.

Она наклонилась, чтобы рассмотреть зодиакальные изображения, и в этот момент на улице раздался страшный шум, дом осветили отблески зажженных факелов. Пронзительно закричала старая женщина, дом которой находился под домом колдуна.

Анжелика встала, чтобы узнать, в чем дело. Внезапно дверь распахнулась, и на пороге появился прокурор Тардье де ла Водьер, высокий и красивый, с факелом в руке. На нем была его судейская мантия и парик, он явно находился при исполнении своего служебного долга. Он был так же удивлен при виде Анжелики, как и она. Однако он быстро пришел в себя. Согнувшись, он вошел в лачугу Красного Плута. Даже не осмотревшись, хотя окружающая обстановка не внушала ему ничего, кроме отвращения, он развернул свиток, украшенный лентой и гербовой печатью, и начал читать. Кроме обычного вступления, текст содержал предписание Жану-Марии-Луи-Тома Жометту покинуть дом и в сопровождении караула явиться в канцелярию суда, где он будет подвергнут допросу лейтенантом полиции. Если же он окажет сопротивление, то солдаты будут стрелять без предупреждения.

Перед дверью стояли судейский чиновник и секретарь Королевского Совета.

— Почему вы задерживаете его? В чем вы его обвиняете? — спросила Анжелика, как только до нее дошло, что напыщенное имя Жан-Мария-Луи-Тома Жометт является официальным именем Красного Плута.

— Колдовство! Мадам, я позволю заметить себе, что крайне удивлен, застав вас в этом мрачном притоне. Что вы здесь делаете?

— Я пришла передать господину Жометту уверения епископа, что он не будет более потревожен никем, так как против него нет никаких обвинений. Его Высокопреосвященство — единственный, имеющий права на обвинения подобного рода. Кроме того, лейтенант полиции лично говорил мне, что в наши дни судят не за колдовство, а за преступления.

— Преступления найдутся! — радостно заявил прокурор. — Необходимо, чтобы он покинул эти места, и я получил наконец высочайшее разрешение на то, чтобы ликвидировать этот непристойный квартал.

— Вам необходим предлог, чтобы оправдать выселение?

— Совершенно верно! Колдун! Никто не станет порицать меня за это… Во что вы вмешиваетесь? — резко спросил он. — Почему вы и ваш муж всегда оказываетесь замешанными в различные подозрительные истории? У губернатора что, нет глаз?

— Губернатор прекрасно понимает и ценит те преимущества, которые можно извлечь из дружеских отношений, проводниками которых мы являемся в Новой Франции. Он шире смотрит на свои обязанности, чего нельзя сказать о вас.

— Мы не будем обсуждать это здесь. Каким бы узким ни было мое понимание судебного долга, мне все равно кажется странным ваше обращение с подобным типом.

— Я принесла ему гарантии от епископа. Вы можете узнать об этом в его канцелярии.

— Вздор! У меня тоже есть гарантии, и они предписывают мне немедленно уничтожить всю эту гниль!

— Вы собираетесь выкинуть его из дома?

— И это вы называете домом! Неужели вы не видите, что скопление этих бараков как связка хвороста для пожара?

— Скорее вы спалите мою хижину вашими факелами, — сказал Красный Плут. — Он спокойно продолжал сидеть с книгой в руке. — И вот что я вам скажу, прокурор, отойдите немного в сторону, а то вы задавите моего эскимоса, там, в углу: в гневе он опасен, как белый медведь.

Ноэль де ла Водьер опустил глаза и около своей ноги увидел темное лицо эскимоса и его ухмылку, обнажавшую острые зубы. Он отскочил в сторону, и его парик зацепился за лампу «вороний клюв». Горящее масло опрокинулось, и белые завитки охватил огонь.

Анжелика хотела броситься к Ноэлю Тардье и потушить пламя своим пальто, но тот выскочил из дома, испугавшись эскимоса и не заметив, что его парик горит. Его секретарь Карбонель побежал за ним, но споткнулся на прогнившей доске и закричал, так как сломал себе ногу. К его ужасному крику добавился голос прокурора, заметившего наконец пламя на парике; он сорвал его и бросил далеко в сторону. Описав огненную дугу, подобную следу кометы, парик упал на маленький дворик, где лежала куча мусора. Все сразу же схватилось пламенем: злосчастная куча, ограда, соседний дом. Его обитатели едва успели выскочить и оказались в сугробе на улице Су-ле-Фор.

Лучники стояли в нерешительности; они не знали, куда бежать: вниз, чтобы потушить огонь, или наверх, на помощь орущим прокурору и его секретарю.

— Помогите мне вынести отсюда г-на Карбонеля, — обратилась Анжелика к мужу Беранжер.

Но тот, остолбенев, наблюдал за бушующим пламенем. Наконец сержант проявил хладнокровие. Отдав приказ затушить факелы в снегу — было достаточно светло и без них, — он взял двух мужчин, и они поспешили на помощь секретарю, остальных он отправил на выручку жителей близлежащих домов. Те с криками выбегали на улицу, пытаясь спасти хоть что-нибудь из домашней утвари или своего имущества. О том, чтобы попытаться потушить пламя, никто и не задумывался.

— Помогите детям и старикам, — кричал сержант, — уведите их!

Ветер подхватил несколько связок горящей соломы, и они упали прямо на заднем дворе трактира «Корабль Франции».

Прибежал слуга и сообщил, что загорелись пустые бойки перед магазином.

— Мои бобровые шкурки! — закричала Полька. — Моя мебель… мой дом.

Кирками и лопатами пытались пробить берег в надежде добраться до воды.

— Колодцы!

Дома, где были внутренние водяные скважины, наполнились мужчинами и женщинами с ведрами.

— Ведра!

Ведер явно не хватало. Ключ от магазина, где были ведра, необходимые при пожарах, находился не то у прокурора, не то у Карбонеля.

— Топоры!

Топоры тоже были там. Нужно было бежать в канцелярию суда. Никто на заднем дворе «Корабля Франции» не знал, что в это время прокурор с обожженной щекой и секретарь суда со сломанной ногой находились в Нижнем городе. Наконец им удалось остановить пожар. А Нижний город был принесен в жертву огню. Поднявшийся ветер гонял огненных змеев, и никто не мог предположить, в какую сторону они полетят в следующий момент.

Полька вернулась в зал трактира, где Анжелика помогала солдатам уложить на скамью стонущего секретаря.

— Он зовет тебя! Ты слышишь?

— Кто?

— Красный Плут! Он остался там!

Анжелика побежала. Огонь добрался до хижины Красного Плута, последней на верхушке скалы. Она увидела его, он стоял на пороге, крепко прижимая к себе книгу, и смотрел на черное от дыма небо.

Полька упала на колени около Анжелики.

— Скажи ему, пусть остановит огонь! — закричала она. — Он один может это сделать. Скажи ему! Пусть отведет от нас это бедствие! Скажи ему! Он послушает только тебя.

Затрещали цоколи хижины, фасад накренился, обрушился потолок. В огневой вспышке исчезли Красный Плут, его эскимос и его проклятые книги. Внезапно со скалы сорвался вниз огромный поток грязи, камней и льда, который обрушился всей своей мощью на пылающие дома и потушил их. Последние языки пламени затихли под снегом, и наступила темнота. Оказалось, что вся трагедия длилась двадцать минут.

Облака дыма, поднимавшиеся от пожарища, нарушили покой обитателей замка Сен-Луи: губернатор, офицеры, лакеи и поварята высыпали на террасу.

Солдаты из охраны г-на де Фронтенака припустили к Нижнему городу с криками «Пожар!». Зазвонил соборный колокол. Военные взломали дверь магазинчика, достали и распределили ведра, лопаты, топоры и лестницы. Спасатели появились перед трактиром, где стояла безмолвная толпа, которая кашляла и плевалась под дождем пепла.

— Каким образом потух пожар? — спросили они.

— Колдовство! — ответили очевидцы.

* * *

Прокурор отказался принять от г-жи де Пейрак какое-либо лекарство для своей обожженной щеки. На память об этом дне на его лице остался шрам, который непонятным образом придавал ему более умный вид. Жалели его немногие.

— Ну что, вы довольны? — говорили ему со злобой. — Очистили наконец ваш квартал?

Эта история еще долго преследовала Ноэля Тардье де ла Водьера.

Тем забывчивым, кто встречал его и интересовался, что же произошло, он отвечал:

— Я сжег колдуна!