«Бунтующая Анжелика / Бунт Анжелики / Мятежница Пуату / Анжелика в мятеже» (фр. Angélique se révolte) (1961). Часть 1. Глава 16

Анжелика приподнялась. Она лежала на плитах пола. Щека еще хранила холод камня. Утренний туман мешался с клочьями дыма, и в них утопало все. Еще не придя в себя, она посмотрела на ободранные и обожженные руки. Их она поранила, когда заряжала мушкет. И даже не заметила… Память медленно возвращалась к ней. Она приподнялась, хотела встать, но замерла на коленях, опершись на обе руки и постанывая от боли. Волосы тяжелой волной упали на разбитое лицо, кожа горела и ныла, совсем как тогда, когда однажды в горах Рифа она упала на каменистой тропе в полном истощении сил.

Ага, ты думала, что ускользнула от демонов, ты, неукротимая и слишком отважная красавица! Но демоны настигли тебя там, где ты чувствовала себя в полной безопасности, на земле твоего детства, среди твоих близких. Худшее ждало тебя именно здесь. Ты напрасно надеялась, что навсегда сохранишь этот взгляд на жизнь, издевающийся над преградами и надменный к убогим душам. Теперь ты пережила худшее. Тебе уж больше не подняться! Анжелика, горделивая Анжелика, ты еще не знаешь всего! Ты и сейчас не ведаешь, какую незаживающую рану нанесла эта ночь. Что ж! Заурядные люди могут возрадоваться!

Женщина, пробующая встать, опираясь на стену, и в бледном свете утра безумными глазами оглядывающая все вокруг, — эта женщина никогда не будет похожа на ту, прежнюю, что боролась и надеялась, бесконечно возрождаясь к новой жизни и любви с дерзкой силой красивого цветка, раскрывающегося при первых лучах солнца.

Руки ее полубессознательно задвигались, пытались нащупать разбросанные, изорванные одежды. Вспомнив, что произошло, она глухо застонала. Чужие прикосновения и запахи преследовали ее. Собственное тело внушало ужас.

Вокруг там и сям лежали люди. Среди них выделялись красные мундиры драгун. Анжелика не понимала, что они мертвы. Боязнь, что кто-нибудь из них проснется, заставила ее поторопиться к лестнице. Несмотря на боль во всех членах, она начала спускаться по ступеням. Вдруг у своих ног она увидела Барбу, лежащую навзничь с ребенком на руках.

Шарль-Анри спал в объятьях мертвой кормилицы. Дикая радость заставила Анжелику содрогнуться. Не веря своим глазам, она наклонилась над ним. Чудо свершилось. Он спал так, как только может спать ребенок посреди разрушенного мира. Длинные ресницы отбрасывали тени на щеки. Губы чуть приметно улыбались.

— Проснись, мой маленький Шарль-Анри! — шепнула она. — Проснись!

Но он не просыпался. Она тихо потормошила его, чтобы заставить открыть глаза. Тогда его голова скользнула назад, точно головка зарезанной горлицы, и на шее она увидела зияющую рану, из которой ушла вся его жизнь.

Анжелика не без труда отвела руки Барбы и прижала ребенка к себе. Чувствовать у своей груди его послушное тельце было приятно.

Внизу она прошла, не видя, мимо следов побоища, обходя мертвых, как обычные препятствия, и вышла в сад.

Солнце уже поблескивало в воде пруда. Анжелика шла, ничего не чувствуя, — ни телесных мук, ни боли душевной, ни тяжести ноши. Она глядела на свое дитя.

«Прекраснейший из детей человеческих». Она не помнила, где слышала эту фразу.

— Прекраснейший…

С беспокойством она стала подмечать его неподвижность, бесчувственность, восковую бледность пухлых щек, нежно-лилейных, как шелковистая ткань его ночной сорочки.

— Ангел мой… Пойдем, я унесу тебя далеко… Мы уйдем вместе… Я знаю, тебе там понравится! Я буду играть с тобой…

Солнце облило светом шелковистые золотые волосы, совсем живые, колеблемые утренним ветерком.

— Бедный малыш! Милый, бедный мой крошка…

Крестьяне, боязливо приближавшиеся к замку, повстречали ее на главной аллее.

Они взяли ребенка у нее из рук. Анжелика не противилась. Ее привели к дому интенданта Молина. Он был разграблен, но драгуны его не сожгли. На двор вынесли стул и усадили ее. Она не хотела входить в дом. Им удалось заставить ее выпить немного водки, и она осталась сидеть молча, уронив руки на колени.

Вся округа, сколько ни было крестьян на близлежащих фермах и в деревушках, — все пришли к замку и теперь ошарашено глядели на трупы, пепелище, медлительное облако дыма, наплывающее на кроны деревьев. Все правое крыло, где были кухни, сгорело дотла. Пожар потух сам, неведомо почему, и благодаря этому уцелели те немногие, кого не добили солдаты. Был найден и приведен в чувство Мальбран Верный Клинок (старого волка спасла баррикада из мебели, которую он нагромоздил вокруг себя). Уцелели и три служанки: негодяи, надругавшись над ними, не нанесли им никакого иного урона. Они плакали, загородив локтями лица.

— Ну же, ну! — ворчали на них старухи. — Полно сырость-то разводить. Кому не пришлось хоть раз в жизни через это пройти? Вас не убили, вот главное. Что до прочего, быстро сделано, быстро забыто — вот и весь сказ…

К полудню объявился Флипо, невредимый, с той же плутовской рожей в ястребиным носом. Ему удалось вместе с мальчиком-слугой улизнуть через окно и спрятаться в лесу.

Потом голова, обмотанная окровавленной повязкой, прислонилась к коленям Анжелики. То был аббат де Ледигьер. Его, видимо, не добили из уважения к сутане.

— О, это ужасно! Они меня ранили. Я не смог защитить вас до конца.., и бедного малютку…

Анжелика оттолкнула его с содроганием, но ужас внушал ей не аббат, а она сама:

— Не дотрагивайтесь до меня.., только не дотрагивайтесь до меня.

Затем резко спросила:

— А где Флоримон?

— Не знаю. В Рамбуре не нашли ни его, ни маленького Нафанаила…

Она, казалось, не слышала, снова впав в отупение. Она видела Флоримона с Шарлем-Анри и Гонтрана, пишущего их портрет.

— Ангелочек с небесной улыбкой. — Вы очень милы. — Светлячок мой, полный лукавства. — Вы очень милы.

— Бедняжка, у нее совсем помутилось в голове, — прошептала одна из женщин, присматривающих за ней.

— Нет, она молится. Она читает литании святым…

— Что за шум слышен около парка? — внезапно выйдя из оцепенения, спросила Анжелика.

— Сударыня, это лопаты могильщиков. Там хоронят.

— Я хочу туда.

Она с трудом поднялась. Аббат де Ледигьер поддержал ее. На опушке леса около замковых решеток было вырыто несколько могил. Тела убитых уже опустили в них. Остались лежать на траве только Лен Пуару, его жена и тетушка Аурелия. Их оставили напоследок из-за их тучности.

— Маленького сеньора мы положили туда, — сказал один из крестьян, указав на покрытый мхом холмик несколько в стороне. Могила уже была убрана полевыми цветами. Он продолжал вполголоса, словно бы извиняясь:

— Надо было прибрать могилку побыстрее. Позже его перенесут в часовню Плесси, с почестями. Но пока часовня сгорела…

— Послушайте! — сказала Анжелика. — Послушайте меня…

Ее голос вдруг окреп и исполнился страсти.

— Ко мне, крестьяне! — прокричала она. — Послушайте! Сегодня от рук солдат погиб последний Плесси-Белльер! Наследник этого поместья… Род умер… Нет больше этого рода! Они убили его. Они зарезали вашего господина! Все кончено.., кончено навсегда… Нет больше сеньоров дю Плесси… Их единственный наследник угас…

Крестьяне ответили ей криком, полным жалости и боли. Женщины зарыдали громче прежнего.

— И сделали это солдаты короля. Наемники, которым платят за издевательство над людьми, за грабеж и разор! Нахлебники, ничтожества, умеющие только вешать и бесчестить! Эти чужаки едят наш хлеб и убивают наших детей… Неужели вы оставите их преступления неотмщенными? Довольно нам бандитов, которые измываются над нами именем короля! Король сам повелит их вешать. А мы этим займемся немедленно. Крестьяне, ведь мы не выпустим их отсюда, не правда ли? Вооружайтесь… Мы догоним их! Отомстим за вашего маленького сеньора!

Весь день они преследовали драгун Монтадура. Следы отряда были хорошо видны. К концу дня их сердца преисполнились терпкой радостью: они поняли, что вояки не смогли переправиться через реку и вновь двинулись в глубь провинции. Опасались ли они погони? Вряд ли. Но им попадались только покинутые деревни, вся округа, вдруг ставшая молчаливой, таинственной, подозрительной, казалась каким-то наваждением.

Настала ночь. Взошла луна. Крестьяне крадучись двигались по дороге, петляющей по дну лесного оврага. Они не делали себе поблажек: охотничий инстинкт подсказывал им, что дичь близка. Ковер палой листвы глушил звук шагов, и эти тяжеловесные люди двигались мягко и осторожно, что выдавало их родство с браконьерами.

Анжелика первая услышала, как позванивают удила пасущихся коней.

Она знаком приказала остановиться. Выглянув из-за края оврага, она сквозь ветви увидала освещенных луной драгун, спящих на немного покатой поляне. Они лежали, прижавшись друг к другу, измученные ночными бесчинствами и тревожным походом в никуда. У притушенных углей дремал часовой, и тонкая струйка дыма лениво поднималась к звездному небу.

Один из испольщиков, Мартен Жене — он взялся руководить крестьянами — быстро оценил положение. Шепотом были даны приказы, и без всякого шума, кроме неясного шороха листвы, половина людей пошла в обход. Чуть позже со стороны холма раздался протяжный крик совы, ему ответил другой.

Часовой встрепенулся было, но, подождав, вновь погрузился в дремоту. Тогда, выступив с четырех сторон, по полю заскользили юркие бесшумные тени. Все было сделано без единого крика, разве лишь кое-где раздалось глухое ворчание, как бывает, когда человек, пробудясь на миг, тут же снова засыпает.

На следующий день лейтенант Горм, пытавшийся соединиться с Монтадуром, пробился в эти места с шестьюдесятью всадниками. Он искал драгун. И он их нашел посреди поля в позах спящих. Они были зарезаны косами и серпами. Монтадура опознали только по брюху. Головы не нашли.

Это место было прозвано Полем Драгун, а после — Драконовым. Никогда больше там не росли ни дикие ирисы, ни фиалки…

Так началось большое восстание в Пуату.

Назад