«Бунтующая Анжелика / Бунт Анжелики / Мятежница Пуату / Анжелика в мятеже» (фр. Angélique se révolte) (1961). Часть 3. Глава 5

Кто-то прошел мимо нее и воскликнул:

— Француженка!

Анжелика обернулась. Перед ней стоял какой-то человек, разинув рот, и не спуская с нее глаз. На нем был костюм с потертыми золотыми галунами, потрескавшиеся туфли на красных каблуках, шляпа с потрепанными перьями. Он моргал, как сова на солнце, и повторял:

— Француженка, француженка с зелеными глазами.

Анжелике одновременно захотелось убежать и узнать, кто это. Машинально она сделала шаг вперед. Человек подскочил как белка.

— Нет, сомневаться невозможно. Это вы… Этот взгляд!.. Но…

Он разглядывал ее скромное платье, чепчик, скрывавший волосы.

— Но… Значит, вы не были маркизой? Но в Кандии утверждали, что вы маркиза, и я этому поверил… Да я ведь и документы ваши видел, что за черт?.. Что вы тут делаете, в этом нелепом наряде?..

Теперь и она узнала его по плохо выбритому подбородку.

— Господин Роша… Это вы? Неужели это возможно? Значит, вам удалось уехать из восточных колоний, как вы желали?

— А вы?.. Вам удалось, значит, убежать от Мулай Исмаила? Был слух, что он вас замучил до смерти…

— Нет, ведь я здесь!

— Как я рад. — И я тоже!.. Ах, дорогой господин Роша, как приятно вновь увидеться с вами.

— Я разделяю удовольствие от всей души, мадам.

Они сердечно пожали друг другу руки. Анжелика никогда бы не подумала, что до такой степени обрадуется встрече с этим нелепым чудаком чиновником из колоний. Они ощущали себя жителями волшебной страны, которые одни только уцелели после землетрясения и обнаружили друг друга где-то на краю света.

Роша воскликнул, выражая их общее чувство:

— Ах, наконец-то!.. Наконец-то кто-то «оттуда», с кем можно поговорить!.. А то в этом северном порту ни души, все так бледно… Какое облегчение! Я в восторге!

Он бросился вновь пожимать ей руки с такой силой, что чуть не сломал пальцы. Потом помрачнел:

— ..Но.., значит, вы не были маркизой?..

— Тише! — шепнула Анжелика, оглядываясь. — Найдем спокойный уголок, где можно поговорить, и я расскажу вам все.

Роша заявил с презрительной усмешкой, что в Ла-Рошели, увы, нет такого места, где можно было бы выпить настоящего турецкого кофе. В таверне «Новая Франция» подавали, правда, напиток под таким названием, но это был кофе с островов Франции. Ничего общего с тем божественным экстрактом, полученным из бобов, выращенных на равнинах Эфиопии, поджаренных по всем правилам, который пили там, на Востоке. Все-таки они отправились в ту жалкую таверну, где в этот час, к счастью, никого не было, и уселись там в уголке у окна. Роша отказался от предложенного кофе.

— Честно говоря, не советую вам пить этот настой лакрицы, смешанный с отваром желудей, который тут называют кофе…

Они заказали слабого шарантского вина, которое все тут охотно пили, и к нему хозяин подал целое блюдо моллюсков и ракушек.

— Единственное, что можно есть в этом печальном краю, — говорил Роша, — это ракообразные морские ежи да устрицы.., устрицами я объедаюсь… — Он обвел критическим взглядом мачты, стеньги и реи за окном, перечеркивающие и зетемнявшие ясное небо. — Как тут все уныло! То ли дело пестрые флаги галер на Мальте, яркие орифламмы пиратов-христиан, ослики, нагруженные корзинами апельсинов… Рыжебородый Симон Данза!..

Анжелике хотелось заметить, что этот город не такой уж северный и не такой уж бескрасочный, как ему представляется.

— Но ведь прежде вы так жаловались, что застряли на востоке? Вы только и мечтали вернуться во Францию.

— Да, я бился изо всех сил, чтобы вернуться сюда. А теперь бьюсь, чтобы вернуться туда… Ну что хорошего в Париже? Было там заведеньице, возле Старого храма, где можно было выпить настоящего кофе и встретить мальтийских рыцарей, и турки там бывали… Сюда меня послали заняться страховыми делами, отнять у протестантов монополию на них… Я воспользовался случаем и позондировал почву… Связался с некоторыми купцами… У этих ларошельцев повсюду свои. Один из них посылает меня опять в Кандию. Во вторник я отправляюсь, — заключил он с сияющим видом.

— А как же королевская служба?

Роша махнул рукой:

— Что вы хотите! Для разумного человека наступает момент, когда он понимает, что служить другим, то есть государству, значит оставаться в дураках. У меня есть способности коммерсанта. Пришло время развернуть их. Когда я разбогатею, пошлю за своим семейством…

Узнав о его скором отъезде, Анжелика приободрилась. Значит, с ним можно было говорить более откровенно.

— Обещаете ли вы сохранить в тайне то, что я вам расскажу? — Она подтвердила, что является, действительно, маркизой Плесси-Белльер. Сообщила, что, вернувшись во Францию, оказалась в конфликте с королем, разгневанным ее отъездом, несмотря на его запрещение. Попав в немилость, она совершенно разорилась и очутилась в очень стесненном положении.

— Как обидно! Как обидно! — восклицал Роша. — На Востоке такого унижения не допустили бы, при ваших замечательных достоинствах…

Вдруг он наклонился к ней и шепнул:

— Знаете, он ушел из Средиземного моря!

— Кто?

— Да как же можно спрашивать кто? Вы ведь столько там испытали… Он, Рескатор, кто же еще…

Она смотрела на него немигающим взглядом и ничего не отвечала.

— Рескатор! — повторил он раздраженно. — Тот пират в маске, который купил вас за тридцать пять тысяч пиастров в Кандии и с которым вы сыграли такую злую шутку, что ни одной рабыне еще не удавалось… Можно подумать, что вы обо всем этом просто позабыли!

Она перевела дух, и краски вернулись на ее лицо. Нельзя же так волноваться только из-за имени!

— Ушел из Средиземного моря? Но ведь он был там всемогущ. Известно ли, почему он это сделал? — спросила она.

— Говорят, что из-за вас.

— Из-за меня!.. — Волнение снова охватило ее. Сердце забилось сильными толчками. — Что же, он считал, что мой побег поставил его в нелепое положение, и он не мог сносить насмешек других пиратов?

— Да нет, не так… Конечно, его марокканским страхам здорово досталось, когда стало известно о вашем исчезновении. Чуть их всех не повесили. Но такое не в его обычае. В конце концов он отправил их к султану Мулай Исмаилу как ни на что не годных псов. Думаю, беднягам это было хуже виселицы. Да, мадам, вы можете похвалиться тем, что из-за вас текли и слезы и кровь на Средиземном море! А вы кончили тем, что оказались в Ла-Рошели…

— Почему же из-за меня? — настойчиво вопрошала Анжелика.

— Тут была история с Меццо-Морте, его худшим врагом. Вы хоть помните Меццо-Морте, алжирского адмирала?

— Мне трудно его забыть, ведь он тоже захватил меня в плен.

— Так вот, Меццо-Морте решил воспользоваться вами, чтобы изгнать навсегда Рескатора из Средиземного моря. Завладев вами, он сейчас же отправил посланца в Кандию… Стойте, раньше я должен рассказать вам, что вскоре после вашего бегства, дня через два или три, Рескатор послал за мной.

— За вами?

— Да, за мной. Неужели я уж такая ничтожная личность, что не могу встречаться с пиратскими князьями?.. Прошу прощения, мне уже случалось и прежде разговаривать с его светлостью. Он один из самых веселых собеседников, которых можно встретить в жизни, но на этот раз, надо признаться, его настроение было таким же мрачным, как внешность. Маска, которую он носит, уже сама по себе смущает того, кто стоит перед ним, а когда из ее прорезей тебя пронизывает гневный взор, то хочется убежать подальше. Он удалился в свой дворец на Милосе. Что за великолепное здание, полное роскошных вещей и редкостей! Его трехмачтовая шебека так пострадала от пожара, что он не мог погнаться на ней за вами. И к тому же, если я не ошибаюсь, как раз тогда поднялась страшная буря. Ни одно судно не могло выйти в море… Рескатор слышал, что я знаком с вами. Он долго расспрашивал меня о вас…

— Обо мне?

— Ну, нельзя же просто отмахнуться, когда у тебя похищают рабыню, за которую заплачено тридцать пять тысяч пиастров. Я рассказал ему все, что знал о вас. Что вы были знатной французской дамой, в фаворе у короля Людовика XIV, что вы были очень богаты и в вашем распоряжении была даже должность консула в Кандии. И потом — как вы оказались в руках д'Эскренвиля, моего бывшего соученика по константинопольской Школе восточных языков, и как я вас встретил. В конце концов я рассказал ему и то, как хлопотал, чтобы вас выкупили мальтийские рыцари… Вы же помните, я старался изо всех сил! Да я ведь и получил пятьсот фунтов, которые вы прислали мне с Мальты. Так в Кандии стало известно, что вы не погибли в бурю, как все думали раньше.

Роша отхлебнул вина.

— ..Гм… Теперь вы, пожалуй, не станете меня упрекать, что я тогда же сообщил об этом господину Рескатору… Ведь, как-никак, я был ему многим обязан… Он очень щедр, вы это знаете, и деньги не ставит ни во что. И потом, он ведь все-таки был вашим господином, а повсюду принято извещать хозяина о том, где находится его собственность… Почему вы улыбаетесь?.. Вы считаете, что я уж слишком усвоил восточные нравы?.. Ну, как бы то ни было, я ему это сообщил. Но как раз, когда он собирался отправиться на Мальту, явился посланец от Меццо-Морте… Почему вы так побледнели?

— Если вам известна репутация Меццо-Морте, вы должны понимать, что это имя не напоминает ничего приятного, — проговорила Анжелика, не в силах сдержать охватившее ее волнение.

— Итак, Рескатор отправился в Алжир. Что там произошло, никто из нас толком не узнал. Я говорю о «нас», имея в виду всех, кто там ведет торговлю и ходит в море, вдоль берега или далеко, в другие страны.., через Средиземное море… Кое-что все-таки дошло до нас. Меццо-Морте вроде прибег к шантажу: либо Рескатор никогда не узнает, что с вами стало, либо Меццо-Морте откроет ему место, где вы скрываетесь, в обмен на клятву уйти навсегда из Средиземного моря, чтобы он, алжирский адмирал, один властвовал над ним… Многие говорили, что нелепо было Рескатору отдавать свою безграничную власть в море, бесчисленные богатства, неприступное положение в денежной коммерции — за простую рабыню, как бы она ни была красива… Но, видно, Меццо-Морте знал, что делает, потому что Рескатор, гордый, непобедимый Рескатор, сдался.

— Он принял это условие?.. — выдохнула Анжелика.

— Да!

Близорукие глаза бывшего колониального чиновника подернулись дымкой.

— Совершенное безумие… Никто не мог этого понять… Надо полагать, что вы внушили ему не просто желание, а.., любовь. Как знать?

Анжелика слушала едва дыша.

— А что же дальше?

— Дальше?.. Ну, что же я могу сказать? Меццо-Морте, наверно, рассказал ему, что вас продали марокканскому султану, а потом Рескатор узнал, что там вас убили… Говорили еще, что вы бежали и погибли в дороге. Теперь я убеждаюсь, что все эти предположения не соответствуют истине, потому что вижу вас живой во французском королевстве. — Глаза его загорелись. — Какую же историю я расскажу в Кандии, когда приеду туда… Никто и вообразить не мог такого исхода. Женщина сбежала из гарема Мулай Исмаила.., и пленнице удалось добраться до христианской земли… И я один это знаю и смогу всем рассказать… Ведь я вас видел!

— Разве вы не дали мне обещания сохранить мою тайну?

— Дал, правда, — грустно проговорил Роша. Он нахмурился, допивая свой стакан, а потом приободрился: надо будет придумать, как рассказать об этом, не называя ни имен, ни города Ла-Рошель. Пока же надо договорить.

— Так вот, Рескатор ушел из Средиземного моря. Хотя он не смог заполучить вас, но должен был сдержать торжественное обещание, данное Меццо-Морте, который свое слово сдержал. Волки должны соблюдать договоры. Но прежде он вызвал алжирского адмирала на дуэль. Тот удрал в глубь Сахары и спрятался в каком-то оазисе, пережидая, пока враг уйдет. И Рескатор прошел-таки Гибралтарским проливом в Атлантический океан. Что с ним сталось там, никому неизвестно, — мрачным тоном закончил Роша. — Такая тяжелая история. Просто отчаяние!..

Анжелика встала.

— Господин Роша, мне надо уходить. Могу я быть уверена, что вы не предадите меня и никому не станете рассказывать о нашей встрече, по крайней мере, пока вы находитесь во Франции и в Ла-Рошели?

— Можете быть уверены, — обещал он. — Да и с кем тут можно говорить? Эти ларошельцы холодны, как мрамор…

На пороге он поцеловал ей руку. Он уже не был чиновником. Он начинал новую жизнь. Его личность, в которой была и авантюрная жилка, и склонность к поэзии, до сих пор тесно сжатая служебным положением, начала понемногу расправляться.

— Прекрасная пленница с зелеными глазами, пусть бог ветров унесет ваш корабль далеко от вашего нынешнего печального положения! Как бы ни были скрыты ваши прелести, очаровавшие когда-то всю Кандию, нельзя сомневаться, что они не должны угаснуть в безвестности. Знаете, что я хочу пожелать вам? Чтобы Рескатор стал на якорь в Ла-Рошели и снова захватил вас.

Она могла бы поцеловать его за эти слова. Но возразила негромко:

— О, боги великие, нет! Как бы мне не пришлось слишком дорого заплатить за все неприятности, которые я ему причинила. Он до сих пор, наверно, проклинает меня…

Чтобы выиграть время, она пошла мимо укреплений. Дома уже недоумевали, конечно, куда она ушла так надолго. Она не успеет сварить суп к ужину. Солнце уже зашло, дул холодный ветер, мерзли руки: она вышла без пальто солнечным осенним днем. Под светло-желтым небом серела ровная морская гладь, неторопливые волны тихо подкатывали к песчаному берегу, почти не колебля водоросли. Изредка более мощный вал разбивался о подножие стен и брызги разлетались по ветру.

Анжелика вглядывалась в горизонт, ей казалось, что среди многих судов там вдалеке появляется еще один корабль. «Он перебрался в Атлантический океан…»

Не безумие ли это, увлекаться мечтами, словно молоденькая девушка, ждущая из-за моря таинственного принца, готового всем пожертвовать ради нее!

Ведь она разочарованная женщина, она столько пережила. Грубость и жестокость мужчин нанесли ей незаживающие раны. Все это так.

Но когда женское воображение отказывалось снова броситься в бой? Пока женщины живы, они будут мечтать о невозможном и стремиться к чудесному. «Меня увлекает волшебство этой истории», — думала она. Как забыть теплоту черной бархатной мантии, укрывавшей его, а также его глухой, чуть разбитый голос.

Она так задумалась, что натолкнулась на солдата Ансельма Камизо, преградившего ей путь своей алебардой.

— Прекрасная дама, раз вы оказались на моей территории, откупитесь поцелуем.

— Прошу вас, господин Камизо, — учтиво, но с твердостью в тоне проговорила Анжелика.

— Если королева просит, как же мне, бедному часовому, не склониться перед ней.

Он отступил, пропуская ее, а потом, опершись на свою алебарду, долго следил грустным, собачьим взглядом за ее фигурой в бедном платье, восхищаясь гордой поступью, широкими плечами, прямо поставленной головой и светлым профилем, обращенным к морю.

Назад | Вперед