«Искушение Анжелики / Анжелика в Голдсборо» (фр. La Tentation d’Angelique) (1966). Часть 5. Глава 2

Выпрямившись, она оказалась лицом к лицу с графом де Пейраком. Он стоял рядом с ней уже некоторое время, глядя, как женщина склонилась к умирающему.

Он совершал обход в сопровождении Жиля Ванерека, который первым заметил белокурую женскую головку, казавшуюся среди ужасов сражения чудесным видением. Он тронул графа за руку. Остановившись, они смотрели на нее, склонившуюся над заострившимся лицом умирающего, и слышали ее сочувственный шепот: «Молись, малыш!.. Я тебя вылечу…»

Потом они увидели, как она, перекрестившись, сняла с себя косынку, чтобы прикрыть лицо несчастного мальчика. На ее ресницах блестели слезы.

При виде Пейрака она так растерялась, что Ванереку стало жаль ее. Сделав над собой усилие, она повернулась к юному Марсьялу, делая вид, что ей нужно сполоснуть руки в тазу.

— Вы отобрали всех раненых, которых можно перенести на берег, сударыня? — спросил граф де Пейрак, и в голосе его не прозвучало ничего, кроме почтительного спокойствия.

— Вот один умер, — сказала она, кивнув в сторону распростертого тела.

— Ну, это-то я вижу, — ответил он сухо.

Она упорно старалась спрятать от него синяк на своем лице, который в течение всего этого дня вызывал у нее чувство неловкости. Она впервые видела Жоффрея после той ужасной сцены, что произошла накануне, и чувствовала такой холод, словно перед ней был совершенно незнакомый человек… Между ними выросла стена.

Фламандец, сопровождавший Пейрака, производил впечатление человека добродушного и веселого. Он был одет с пышностью, столь любимой флибустьерами Карибского моря: желтый камзол с кружевными отворотами и кружевным же галстуком, украшенный пышными бантами, на шляпе — красные страусовые перья. Но сейчас его жизнерадостная физиономия была исполосована кровоточащими царапинами, так что один глаз ему приходилось держать полуприкрытым.

Чтобы придать себе уверенности, Анжелика предложила:

— Могу я вам помочь, сударь?

Жиль Ванерек с готовностью согласился, в восторге от того, что может познакомиться с ней поближе.

Она усадила его на опрокинутую бочку, и, в то время как Жоффрей де Пейрак продолжал свой обход, осторожно промыла его раны, затрудняясь определить оружие, с помощью которого они были нанесены.

Он гримасничал и скулил, как щенок.

— Что-то вы слишком чувствительны для любителя приключений, — сказала она ему. — Если вы такой неженка, незачем лезть в сражения.

— Я капитан «Бесстрашного»…

— Никогда бы не подумала.

— Но ведь я ни разу не был ранен, уважаемая сударыня. Спросите кого угодно, любой вам скажет, что Жиль Ванерек ухитрился не получить ни единой царапины ни в одном сражении.

— Ну, во всяком случае, не на этот раз.

— Да нет, и на этот раз тоже. То, что там лечат ваши чудные пальчики, это вовсе не боевые ранения, совсем наоборот. Я их получил вчера вечером от разгневанной Инее.

— Инее?

— Это моя любовница. Ревнива как тигрица, и у нее такие же острые когти. Ей не понравилось, что я слишком усердно восхищался вашей красотой.

— Но, сударь, мы ведь с вами совсем незнакомы.

— Знакомы… Я был вчера в зале Совета, когда вы предстали перед нами. Но я вовсе не обижен тем, что вы не обратили внимания на мою скромную персону, ведь это потому, что вы не сводили глаз с мессира де Пейрака, вашего супруга, а моего дорогого и уважаемого друга по Карибскому морю.

Анжелика, которая как раз бинтовала ему лоб, с трудом удержалась, чтобы не дернуть его за волосы за такую иронию. Ванерек же украдкой восхищенно посматривал на нее снизу вверх, и его черные глазки были достаточно проницательны, чтобы не заметить синяка, который «украшал» одну половину этого восхитительного лица и которого не было накануне.

По-видимому, прикидывал он, супруги крупно повздорили, и еще дуются друг на друга, но она, слишком красива, чтобы это затянулось надолго. При пылкой любви немножко ревности только придает ей остроты. Уж он-то, со своей Инее, в этом кое-что смыслит. Он, как и де Пейрак, ни с кем не любит делиться. Но приходится с этим мириться, если свяжешься с одной из этих красоток, которых природа одарила всем, что нужно для счастья мужчины, в том числе и способностью возбуждать желание.

У этой сумасшедшей непоседы, графини де Пейрак, есть этот дар, и она умеет им пользоваться, и тем хуже для Пейрака…

Подрагивая ноздрями, Ванерек млел от удовольствия, ощущая ее легкие прикосновения к царапинам на своем лице, близко вдыхая ее запах, легкий и летучий аромат свежескошенной травы — запах женщины-блондинки, вызывающий желание познакомиться поближе с ее золотистой кожей.

Изображая человека, уставшего от недавней битвы, он воспользовался этим, и, садясь, скользнул рукой по ее бедрам. У нее была восхитительная талия, но он смог только слегка коснуться ее, так как Анжелика тотчас же отстранилась.

Он подумал, что под ее одеждой угадываются пышные формы, но она была столь изящна, и движения ее были такими гибкими, что казалась хрупкой, несмотря на роскошное тело, скрытое под платьем. Опытный глаз весельчака-корсара предполагал гармоничные линии фигуры, совершенной с головы до пят. В ней было что-то сразу и от Венеры, и от Дианы-охотницы. Но в любом случае, она была удивительно сильной! Он понял это, когда легким движением руки, прервав его мечтания, она одним рывком поставила его на ноги, как засидевшегося рохлю-мальчишку.

— Ну, вот вы и вылечились от гнева мадам Инее, мой дорогой. Завтра ничего не будет заметно.

Он заговорщически подмигнул ей своим заплывшим глазом.

— Желаю вам того же, красавица! Я вижу, что вчера в небесах произошло столкновение Венеры и Марса, и мы оба оказались жертвами этой ссоры между богами…

Анжелика сдержала улыбку, чтобы не вызвать боли в левой половине лица. За это утро столько всего произошло, что она уже не чувствовала столь сильного отчаяния. В ее неукротимой натуре побеждал оптимизм, и она чуть не расхохоталась, слушая рассуждения Ванерека насчет ссоры богини любви и бога войны.

Считая, что они уже как-то сблизились, он зашептал:

— Послушайте, я понимаю, что такое любовь, и не сужу строго красивых женщин за их прегрешения, даже когда их расположением пользуются другие. Если вы хотите, я расскажу, что случилось с Золотой Бородой.

Лицо Анжелики окаменело, и она бросила на него взгляд, полный презрения. Ей показалось унизительным, что он с такой беззастенчивой снисходительностью зачислил ее в ветреницы, унизительным и для нее самой, и для графа де Пейрака. Стало совершенно ясно, что откровения Курта Рица ни для кого не остались секретом. И все вокруг судачили о ее проделках и страданиях Пейрака.

Однако судьба Колена так ее тревожила, что она тихо прошептала:

— Скажите!.. Что же случилось с Золотой Бородой?

— По правде сказать, никто ничего не знает. Он исчез!

— Исчез?

— Да, исчез! Представьте, что его не оказалось на корабле, когда мы начали атаку, и обороной командовал его помощник. Говорят, что он покинул корабль ночью, на лодке, не сказав ни куда плывет, ни когда вернется назад. Он приказал своему лейтенанту Барсампюи держаться пока в виду Голдсборо, но прятаться среди островов архипелага, до тех пор, пока он не вернется и не отдаст новых распоряжений. Может быть, он отправился на разведку, чтобы найти новые подходы для еще одной атаки на Голдсборо? Но мы его опередили. Шебека де Пейрака заставила «Сердце Марии» сняться с якоря. Затем была погоня, взятие на абордаж, рукопашная схватка. И победителями стали мы, люди из Голдсборо! И где бы ни скрывался Золотая Борода, я думаю, его владычеству на морях и океанах надолго пришел конец!

— Ясно. Благодарю вас, сударь.

Анжелика вернулась в порт. Солнце клонилось к горизонту, окрашивая и клубы дыма, и лежащую вокруг пыль в мягкие, золотисто-желтые цвета. Изнуряющая жара, непрекращающаяся, несмотря на постоянный ветер, наконец начала спадать.

Услышав звуки стрельбы, из леса вышли индейцы. Они принесли меха, чтобы выменять их на что-нибудь на кораблях, и дичь, оказавшуюся отнюдь не лишней, так как ртов значительно прибавилось. Торговаться кинулись все: английские и французские матросы, флибустьеры, и даже те из раненых, которые могли хоть как-то передвигаться. Всех привлекала возможность ухватить добычу, выгодно выменяв меха. В обмен предлагали все — шапки, табак, водку, ушные кольца; вплоть до деревянных и оловянных ложек, несмотря на то, что они, как и ножи, являлись для матросов самым ценным имуществом.

Даже пленники криками зазывали индейцев, протягивая им сквозь доски своей темницы безделушки для обмена.

Так Анжелика встретила еще одного из своих старых знакомых по Макуа.

В том сражении погибло столько достойных людей, и надо же было, чтобы именно Гиацинт Буланже остался в живых. Он уже успел поскандалить, и его пришлось пару раз стукнуть, чтобы заставить успокоиться.

— Поскольку морских разбойников называют «коптильщиками», он займется копчением, — распорядилась Анжелика. — Там, по крайней мере, от него не будет никакого вреда, а может быть, он даже окажется полезным.

И как следует отчитала его:

— Не заставляйте нас пожалеть о том, что оставили вас в живых, вы, грубое животное! Предупреждаю, если не хотите оказаться со связанными руками и ногами, вместо того, чтобы свободно ими распоряжаться, вам лучше слушаться меня, ведь другого выбора у вас нет: или будете послушным, или вас повесят, как никчемную и зловредную скотину.

— Слушайся ее. Гиацинт! — закричал ему со своей лежанки Аристид. — Ты ведь знаешь, что спорить с ней бесполезно, и к тому же, ведь это она зашила брюхо твоему брату с побережья.

Покорившись, ужасный мясник сделал знак, что все понял, и, размахивая своими длинными обезьяньими руками, отправился собирать сырые ветки для коптильных костров. Анжелика подобрала среди экипажа еще нескольких профессиональных коптильщиков и устроила их вместе с Гиацинтом Буланже немного в стороне, на маленькой песчаной площадке, под охраной вооруженного часового. В их задачу входило содрать шкуры с ланей и оленей, принесенных индейцами, выпотрошить туши, и часть мяса зажарить, а часть закоптить.

В золотом вечернем воздухе разнесся аромат жареного мяса, и она вспомнила, что весь сегодняшний день ничего не ела, нет, даже со вчерашнего дня.., тоже нет… Боже мой! последний раз она ела в Пентагуете, на берегу залива Пенобскот, сидя между бароном де Сен-Кастином и преподобным Мареше де Верноном. Прошла целая вечность!.. Все это казалось таким далеким, но она чувствовала, что конец ее несчастьям еще не наступил.

Внезапно она ощутила сильный голод.

Встреча с Ванереком ее немного успокоила. Узнав, что Колена нет среди убитых, она вздохнула с облегчением. Наверное, Ванерек прав. Ну, можно ли устраивать трагедию и приносить в жертву две, а может быть, и несколько жизней из-за пустяков? Конечно, Жоффрей не из тех супругов, кому легко противостоять, но на это нужно решиться и рассеять его страхи… «Я скажу ему правду… Скажу, что все было не так, как он думает… Что Золотая Борода — это Колен… Я найду нужные слова. Он все поймет. Сегодня нам уже лучше. Мы снова работаем вместе… Жизнь заставила его вспомнить о том, что нас связывает… Разве не было у нас других ссор, других разлук.., других.., измен. Мы все преодолеем, нам удалось сохранить любовь, она стала даже прочнее».

В конце концов, они уже не дети, и в их отношениях неуместны юношеская непримиримость и наивность. Жизнь прошлась по ним и научила их правильно ценить настоящие чувства, что-то принимать и чем-то жертвовать чтобы сохранить то лучшее и бесценное, что отпущено ею человеку.

К тому же с ними связано слишком много других людей. Она ему скажет и это. Они не имеют права проявлять слабость, обмануть их надежды. Она думала о своих детях и прежде всего о Канторе, который должен прибыть в Голдсборо с минуты на минуту.

Кто-то сказал ей, что ее младший сын отправился ей навстречу в бухту Каско, и она с облегчением вздохнула, узнав, что его здесь нет. Но немного погодя прошел слух, что «Ларошелец» вернулся как раз к началу утреннего морского сражения. Он сейчас нес патрульную службу вблизи островов.

Нужно немедленно объясниться и помириться, прежде чем слухи и сплетни достигнут ушей чуткого подростка. Это важно прежде всего для Кантора. Сегодня же вечером она постарается встретиться с Пейраком с глазу на глаз.

Но день еще не закончился, и ее ждали тысячи дел. Около таверны мадам Каррер она утолила голод початком кукурузы, наскоро поджаренным на углях, который она так же наскоро сжевала, пока готовился некий целебный отвар. У нее не было болиголова и мандрагоры, чтобы готовить болеутоляющие пилюли, и за неимением их она давала раненым снадобья из ладана, гвоздики, восточного мака. Она бегала по домам, рылась в запасах форта. Кто-то сказал ей, что на «Бесстрашном» есть «знаток трав», какие бывают обычно на кораблях и хранят в своих сундуках и корзинках горстку одной травки, щепотку другой, привезенных из самых отдаленных уголков мира. Его-де можно узнать по черному пластырю на одном глазу и по слуге, с которым он почти не расставался, уроженцу островов Карибского моря, со смуглой кожей и волшебным зеленым камнем на шее. Правда, сама по себе черная повязка на глазу была недостаточной приметой, так как среди старых морских бойцов немало одноглазых.

Часть экипажей была высажена на берег и расположилась бивуаком на краю обширной прибрежной поляны. «Сегодня вечером они напьются» — заговорщически сообщила мадам Каррер. Она и присесть не успевала, подливая солдатам и морякам пиво, вино, ром, водку. Ее старания были понятны, ведь иногда они платили жемчугом и даже золотыми дукатами.

Добычу, подвозимую на лодках с барка «Сердце Марии», записывали, нумеровали, укладывали рядами в бочках, сундуках, мешках под одобрительными взглядами моряков всех национальностей, каждый из которых уже получил за это сражение свою премию.

Наиболее богатая добыча была захвачена на корабле корсара Золотая Борода.

Бухгалтеры-переписчики каждого корабля суетились вокруг товаров, выписывая цифры и ставя печати. Там было все: бразильский табак, патока, сахар-сырец, белый сахар, рис, ром и вина; затем всякого рода съестные припасы, необходимые торговому кораблю: бочонки с горохом, бобами, соленым салом, сухарями; различные деликатесы: семь бочонков со свиными ушами, семь горшков гусиных лапок, ветчина, сыры, сушеные фрукты, бутылки с уксусом, маслом, виноградным вареньем и наконец, маленький окованный сундучок, очень тяжелый, в котором, говорят, находились драгоценные камни, включая и знаменитые изумруды из Каракаса… К этому сундучку были приставлены двое часовых в ожидании, когда он будет перевезен в форт графа де Пейрака.

Придерживая подол юбки, Анжелика не без труда пробиралась через шумную толпу. Привлеченные красочным зрелищем английские пуритане из лагеря Шамплена и гугеноты из Ла-Рошели слонялись без дела в этой немыслимой сутолоке. Повсюду слышалась английская и французская речь, бывалые люди у костров рассказывали детям об удивительных приключениях корсаров на голубых просторах Карибского моря, где сверкают бесконечные белые пляжи и под пальмами загадочные пираты распивают ром, смешанный со свежим соком огромных мохнатых кокосовых орехов.

Девочка в красном платье бросилась из толпы к Анжелике, которая от неожиданности не сразу ее узнала.

— Роз-Анн, моя дорогая, как я рада тебя видеть!

Маленькая англичанка, а с нею Дороти и Жанетон Монежан от души веселились: сегодня не было уроков чтения и слова Божьего.

Анжелика разыскала наконец знатока трав, сопровождаемого полуголым туземцем, и сделала несколько покупок.

С приближением сумерек золото на образе Пресвятой Девы на корабле «Сердце Марии» заблестело искорками.

Помещенный на наклонной части кормовой надстройки корабля образ с его яркими красками отражался на глади моря, и чем больше сгущались тени, тем больше лица Святой Девы и окружавших ее Ангелов напоминали печальные и светлые видения, оберегающие пеструю толпу, собравшуюся на берегу.

Пронзительные ароматы моря, запахи йода и черных водорослей, смешанные со смолистым дымом костров, сливались в своеобразный морской фимиам. Перед Анжеликой вдруг появилась женщина и пустилась в бешеный танец под звуки кастаньет. Ее широкая, огненного цвета, вышитая золотом юбка создавала временами вокруг нее золотисто-красный ореол, а ее глаза, казавшиеся огромными из-за слишком накрашенных ресниц, вызывающе скользили по толпе. Она сразу же остановила взгляд на Анжелике.

— Это Инее, — подсказал кто-то из окружавших Анжелику. — Любовница господина Ванерека. Кажется, она владеет саблей не хуже, чем кастаньетами.

Анжелика остановилась на минуту посмотреть на танцующую с трепетной кошачьей грацией «тигрицу».

В этот вечер в Голдсборо было много песен, смеха, криков, но было и немало стонов раненых, умирающих, побежденных.

И в этом лихорадочном вращении, в этом хаосе, рожденном победой и поражением, которые внесли смятение в умы, в вихре ветра и волн. Дьявол с раздвоенными копытами получил простор для своих игр и мог беспрепятственно плясать, плести интриги, ткать нити беды и раздоров, править свой адский бал вместе с эскортом из невидимых духов Зла.

Назад | Вперед