«Неукротимая Анжелика / Анжелика в Берберии / Анжелика и Султан» (фр. Indomptable Angélique) (1960). Часть 1. Глава 1

Карета лейтенанта парижской полиции Дегре выехала из ворот его особняка и, медленно покачиваясь на крупных камнях мостовой, свернула на улицу Коммандери в Сен-Жерменском предместье. Это был не роскошный, но добротный экипаж, украшенный приличной резьбой по верхней части кузова и обшитыми золотым позументом шторками, обычно закрывавшими окошки, запряженный парой пегих лошадей, с кучером на козлах и лакеем на запятках, — типичный экипаж уважаемого чиновника, предпочитающего казаться менее состоятельным, чем на самом деле, и пользующегося престижем среди соседей, которые пеняли ему лишь на то, что он до сих пор не женат. Такой представительный мужчина, принятый в лучшем обществе, давно бы должен был выбрать себе супругу среди благоразумных, деятельных и добродетельных девиц, каких строгие матери и деспотичные отцы, богатые буржуа Сен-Жерменского предместья, растили во множестве. Однако любезный и насмешливый Дегре не торопился вступать в брак, а в дверях его дома с самыми знатными людьми Франции сталкивались подозрительные личности и слишком броско одетые женщины.

Карета заскрипела, перебираясь через ручей, протекавший поперек дороги, лошади забили копытами, кучер с трудом выровнял экипаж, и горожане, болтавшие на улице в сумерках этого душного летнего дня, расступились и прижались к стенам домов, освобождая проезд.

В эту минуту к карете приблизилась поджидавшая ее женщина в маске и, воспользовавшись медленным поворотом, наклонилась к окошку, открытому из-за жары, и спросила:

— Мэтр Дегре, не позволите ли вы мне сесть рядом и отвлечь ваше внимание на несколько минут?

Полицейский лейтенант, погруженный в размышления о результатах одного расследования, вздрогнул и поднял голову. Просить неизвестную снять маску не было необходимости, он и так узнал Анжелику и рассвирепел.

— Вы? Вы что, совсем французский язык забыли? Ведь я же сказал вам, что не желаю вас больше видеть!

— Да, я помню, но дело очень, очень важное, и только вы мне можете помочь, Дегре. Я не решалась, долго думала, но всякий раз получалось все то же: вы один можете помочь мне, больше никто.

— Я вам сказал, что не хочу вас больше видеть! — повторил Дегре сквозь зубы с непривычной для него яростью. Человек циничный и суровый, он умел сдерживать свои порывы. Но тут он вдруг потерял власть над собой.

Такого взрыва Анжелика не ожидала. Она знала, что сначала он захочет прогнать ее, потому что она нарушила негласное обещание больше не тревожить его. Но, подумав, она решила, что нельзя считаться с чувствами неуступчивого, пусть даже влюбленного полицейского, когда дело идет об экстраординарном известии, которое она получила от короля. Дегре был слишком ей необходим. Она не удивилась, когда оба раза, что приходила к нему, получала ответ, что господина лейтенанта нет дома и навряд ли он будет дома, когда она придет опять. Она просто выбрала удобную минуту, чтобы увидеть его лицом к лицу, веря, что заставит его в конце концов выслушать ее, что он все-таки уступит.

— Это очень важно, Дегре, — умоляла она. — Мой муж жив…

— Я сказал вам, что не хочу вас больше видеть, — в третий раз повторил Дегре. — У вас достаточно друзей, чтобы заниматься и вами, и вашим мужем, жив он или нет. Отпустите занавеску, лошади сейчас пустятся вскачь.

— Не отпущу! — Анжелика вышла из себя. — Пусть ваши лошади волокут меня по улице, но вы должны в конце концов выслушать меня.

— Отпустите занавеску!

В резком приказе слышалась злоба. Дегре схватил свою трость и сильно ударил резным набалдашником по стиснутым пальцам Анжелики. Она вскрикнула и разжала пальцы. В ту же минуту карета понеслась вперед, а Анжелика упала на колени. Продавец воды, стоявший рядом и видевший всю сцену, разразился насмешливыми утешениями, пока она поднималась и отряхивала юбку:

— Ну, не вышло нынче, что поделаешь, красавица. Не досадуй, не всегда ведь удается большую рыбу поймать. А про этого говорят, что он знает толк — черт побери! — в хорошеньких… Надо признать, у тебя шансы были. Просто ты плохо выбрала время, вот и все. Хочешь стаканчик воды, чтобы прийти в себя? Парит так, что гроза, видно, будет, в горле пересыхает. У меня вода чистая, хорошая. Шесть су за стакан.

Анжелика ушла, не отвечая. Ее глубоко ранило поведение Дегре, разочарование перешло в тоску. Эгоизм мужчин превосходит все, что можно вообразить, думала она. Понятно, что этот хотел оградить себя от любовных страданий, совершенно позабыв ее; но неужели он не мог сделать небольшого усилия еще разок, когда она нашлась, и в таком состоянии, совершенно растерявшаяся, не зная, к кому обратиться, какое решение принять? Дегре один мог бы помочь ей. Он знал ее во время процесса Пейрака и участвовал в этом процессе. Он полицейский, и его особый склад ума поможет отделить реальность от химер, предложить гипотезы, найти точку, с которой следует начинать поиск, а может быть, — кто знает, — может быть, и у него есть какие-то личные сведения об этой необыкновенной истории. Он ведь знает столько тайных и скрытых вещей. Они хранятся в разных отделах его памяти, а может быть, запечатлены в записках и донесениях, хранящихся в ящиках его стола или в сундуках. И потом, хотя она сама не признавалась себе в этом, Дегре нужен был ей, чтобы стряхнуть с себя страшный груз тайны. Чтобы не чувствовать себя в одиночестве с безумными надеждами, с трепетно вспыхивающей радостью, которую ледяные ветры сомнений гасили, как дрожащий огонек. Поговорить с ним о прошлом, о будущем, о той безвестной пучине, где, может быть, ждало ее счастье: «Ты прекрасно знаешь, что там, в глубине жизни, что-то ждет тебя… Ты не должна от этого отрекаться…»

Это ведь сам Дегре когда-то говорил ей. А теперь он так сердито отталкивает ее. Она отчаянно и бессильно махнула рукой. Шла она быстро, ведь на ней были короткая юбка и накидка Жанины, которые она одолжила, чтобы не выделяться в толпе, не обращать на себя внимания, пока она будет дожидаться Дегре возле его дома. Она прождала его три часа. И какой результат! Уже наступила ночь, прохожих становилось все меньше. Проходя по Новому мосту, Анжелика обернулась и неприятно поразилась, увидев, что за ней следуют те двое, которых она заметила несколькими днями ранее возле своего дома. Может быть, просто совпадение? Но с какой бы стати этому краснорожему зеваке, который вечно ловил ворон возле Ботрейи, прогуливаться ночью по Новому мосту и в Сен-Жерменском предместье?

«Какой-нибудь поклонник, конечно. Но это раздражает. Если он будет таскаться за мной еще три дня, попрошу Мальбрана вежливо внушить ему, чтобы искал свое счастье в других местах…»

За Дворцом правосудия отыскались портшез и мальчик с факелом. Она велела донести себя до набережной Селестинцев, оттуда было два шага до калиточки ее оранжереи. Открыв калитку, она быстро прошла в теплицу, где воздух был полон аромата еще не созревших плодов, густо осыпавших ветви тоненьких деревьев, которые росли в серебряных кадках. Она прошла мимо средневекового колодца с каменными химерами и неслышно поднялась по лестнице.

В ее комнате горела свеча над письменным столиком из черного дерева, инкрустированного перламутром. Возле столика она и опустилась на кресло — со вздохом усталости, одним движением сбросив с ног башмаки. Ее босые ноги горели. Она уже разучилась ходить по плохо мощенным улицам и теперь — в такую жару — грубая кожа башмаков служанки натерла ей ноги.

«Я стала менее выносливой, чем прежде. А если придется путешествовать в трудных условиях…»

Мысль об отъезде не оставляла ее. Она представляла себя бродящей босиком по дорогам, нищей паломницей любви в поисках пропавшего счастья. Надо ехать!.. Но куда? И она вновь, еще внимательнее, стала вглядываться в документы, отданные ей королем. Эти листки, потемневшие от времени, с печатями и подписями, — единственное реальное доказательство. Когда ей казалось, что все это лишь привиделось, она бросалась к этим листкам и перечитывала их. Из них становилось ясно, что Арно де Калистер, лейтенант королевских мушкетеров, получил от самого короля поручение, которое поклялся хранить в величайшей тайне. Лейтенант приводил имена шести товарищей, назначенных ему в помощь. Все они были мушкетеры из королевских полков, отличавшиеся преданностью королю и сдержанностью. В их молчании можно было увериться и не отрезая им языков, как делали раньше. На другом листке был тщательно выписанный де Калистером счет расходов, которых потребовало выполнение этого поручения:

20 ливров за наем помещения харчевни «Синий виноград» в утро казни; 30 ливров хозяину этой харчевни, мэтру Жильберу за сохранение тайны; 10 ливров за труп, купленный в морге, чтобы сжечь его вместо осужденного; 20 ливров двум подручным, доставившим труп, за молчание; 50 ливров палачу за сохранение тайны; 10 ливров за наем лодки для перевозки заключенного из порта Сен-Лапдри за пределы Парижа; 10 ливров лодочникам за сохранение тайны; 5 ливров за наем собак для розыска бежавшего заключенного (тут сердце Анжелики отчаянно забилось); 10 ливров за молчание — крестьянам, давшим собак и помогавшим обследовать дно реки.

Всего 165 ливров.

Отбросив листок с аккуратными подсчетами добросовестного Арно де Калистера, Анжелика взяла другой, с его сообщением, написанным менее твердым почерком.

«…Около полуночи мы проплыли за Нантер, и лодка, в которой находились мы с заключенным, пристала к берегу. Мы все решили немного отдохнуть; около заключенного я оставил часового. Заключенный не подавал признаков жизни с той минуты, как мы получили его из рук палача. Мы пронесли его подземным ходом из. подполья харчевни „Синий виноград“ до порта. В лодке он лежал, едва дыша…»

Она представила себе истерзанное пытками тело, завернутое, как в саван, в белое одеяние приговоренных к сожжению на костре.

«Прежде чем предаться сну, я спросил у заключенного, не нужно ли ему чего-нибудь. Он, казалось, не слышал меня».

Собственно говоря, де Калистер, заворачиваясь в плащ, чтобы «предаться сну», предполагал, что утром найдет узника уже мертвым. Ну, а на самом деле он его вовсе не нашел!

И тут Анжелика не могла сдержать смеха. Жоффрей де Пейрак — побежденный, умирающий, мертвый — этого нельзя было представить, это было ни с чем не сообразно, невозможно! Нет, она видела его таким, каким он должен был оставаться до конца, бдительно следящим за своим обессиленным телом, инстинктивно сопротивляясь смерти, готовый к борьбе до последнего. Чудо воли. Такой, каким она его знала, он был способен на это и еще на многое другое. Утром на сене, где его уложили, нашли лишь отпечаток его тела. Часовому пришлось признаться, что он не считал необходимым слишком пристально наблюдать за умирающим; видимо, очень устав, он тоже предался сну.

«Исчезновение заключенного представляется совершенно необъяснимым. Как мог человек, у которого не было сил открыть глаза, выбраться из лодки, так что мы этого не заметили? И что могло с ним стать потом? Если даже он сумел в этом состоянии как-то дотащиться до берега, то не мог же он, полуголый, уйти далеко незамеченным».

Мушкетеры стали искать его, позвали на помощь крестьян с собаками. Долго осматривали берег и пришли, наконец, к заключению, что, сверхчеловеческим усилием выбравшись из лодки, узник упал в реку, а течение унесло его. Сил сопротивляться у него не было, и он утонул.

Однако позже один крестьянин пришел с жалобой, что в ту ночь у него украли привязанную у берега лодку. Лейтенант мушкетеров не оставил это без внимания. Лодка отыскалась около Портвилля. Весь тот район прочесали, спрашивали у местных жителей, не попадался ли им худой и хромой бродяга. Ответы привели мушкетеров к маленькому монастырю, укрывшемуся в глубине тополевой рощи. Настоятель этого монастыря рассказал, что тремя днями раньше дал милостыню прокаженному, одному из тех, что бродят кругом по деревням, несчастному бедняку, покрытому язвами и закрывавшему грязной тряпкой свое, должно быть, страшное лицо. Был ли он высокого роста? Хромал ли? Может быть… Как сказать… Монахи не могли вспомнить. Выражался ли он изысканно, словами, незнакомыми нищим? Нет, этот человек был нем. Он только издавал время от времени хриплые крики, как обычно делают прокаженные. Настоятель сказал ему, что его полагается отвезти в ближайший приют для прокаженных. Человек не возражал. Он сел в телегу вместе с послушником, но потом куда-то делся. Когда проезжали лес, его в телеге не оказалось. Возле Парижа, со стороны Сен-Дени, видели одного прокаженного, но тот самый это был или другой? Во всяком случае, Арно де Калистер, используя чрезвычайные привилегии, полученные от короля, поднял на ноги всю парижскую полицию. В течение трех недель после исчезновения узника ни один экипаж не впускали в Париж без самого тщательного досмотра у ворот города, у всех направлявшихся в город пешком или верхом тщательно осматривали лицо и измеряли длину ног.

В деле, которое перелистывала Анжелика, содержались донесения разных стражников, сообщавших, что такого-то числа был задержан хромой старик, но он оказался невысокого роста и хоть некрасив, но с лицом неизуродованным… А еще задержали господина в маске, но маску он надел, потому что шел на свидание с дамой, а ноги у него были одинаковые… и так далее.

Бродячего прокаженного не обнаружили, но его видели в Париже. Его боялись, потому что он походил на сатану. Особенно страшным было его лицо, прикрытое повязкой или чем-то вроде капюшона. Один полицейский встретил его ночью и не решился снять с него капюшон, а человек исчез раньше, чем полицейский успел вызвать отряд стражников.

На этом заканчивались рассуждения о прокаженном, тем более, что как раз в это время в Гассикуре, чуть ниже Манта, нашли в камышах тело утопленника, пролежавшее в воде с месяц и уже сильно разложившееся. Можно было только определить, что это человек высокого роста.

Лейтенант де Калистер докладывал королю со вздохом облегчения, что такой исход представляется ему единственно возможным. Беглец не оценил милосердие короля, вырвавшего его в последнюю минуту из пламени, и Бог наказал его, предав холодным водам реки. Все, как следует быть!

«Нет! Нет!» — протестовала Анжелика, с омерзением отбрасывая скорбный эпилог. Она цеплялась за несколько строк в протоколе, составленном судебным чиновником в Гассикуре. Там описание найденного тела сопровождалось такими словами: «Сохранились приставшие к плечам обрывки черного плаща».

Но ведь узник, бежавший с лодки, был одет только в белую рубаху. Однако Арно де Калистер в своем заключении подчеркивал: «Все приметы утопленника соответствовали виду нашего узника…»

— А белая рубаха? — вслух произнесла Анжелика. Она пыталась как-то укрыть свою надежду от туч сомнения. Покоя не давало подозрение — а вдруг мушкетеры набросили на спасенного от костра черный плащ, прежде чем потащили его подземным ходом в лодку, которая вывезла его из Парижа?

«Если бы найти этого Арно де Калистера или кого-то из его помощников и хорошенько расспросить их», — думала она, напрягая память. Такого имени она ни разу не слыхала, когда находилась при дворе. И все-таки, не так уж трудно, наверно, выяснить, что стало с лейтенантом королевских мушкетеров. Ведь прошло едва десять лет со времени тех событий… Десять лет! Как будто немного, а ей казалось, что она прожила за это время несколько жизней. Она оказывалась и на дне нищеты, и на верху богатства. Она снова вышла замуж. Она приобрела власть над сердцем короля. Все это представлялось ненужным сном, который не стоило вспоминать.

На полочке ее письменного столика, среди разбросанных бумаг, лежало письмо от госпожи де Севинье: «Вот уже две недели, моя любезнейшая, как вас не видно в Версале. Все спрашивают. Не знают, что думать. Король помрачнел… Что же случилось?»

Анжелика пожала плечами. Ну, конечно, она бросила Версаль. Никогда, ни за что она туда не вернется. Этого решения не изменить. Пусть придворные марионетки пляшут без нее. Она уже и думать забыла о них. Все ее душевные силы сосредоточились теперь на том далеком видении: тяжелая шаланда у обледенелого берега в зимнюю ночь. Вот с этого места и возобновится ее жизнь. Она забыла свое тело, которым владели другие, забыла свое новое лицо, лицо, достигшее совершенной красоты, при виде которого короля охватывала дрожь, забыла следы прожитого, запечатленные в ней жестокой судьбой. Она чувствовала себя чудесным образом очищенной, в ней воскресла упрямая наивность двадцатилетней влюбленной, она чувствовала себя обновленной, исполненной нежности и целиком обратившейся к нему…

— Вас спрашивает какой-то человек!

На фоне стенного ковра причудливо белела седая голова Мальбрана, оруженосца, постоянно охранявшего ее.

— Вас спрашивает какой-то человек, — прозвучало снова.

Она вздрогнула, слегка пошатнулась и поняла, что задремала на несколько секунд, сидя на табурете и обхватив руками колени. Разбудил ее старый слуга, открывший дверку, спрятанную за ковром. Она провела рукой по лбу.

— Что? Кто? Что это такое? Человек? Какой человек? Который теперь час?

— Три часа ночи.

— И вы говорите, что меня спрашивает какой-то человек?

— Да, госпожа.

— И привратник впустил его в такой час?

— Ну, привратник тут не виноват. Человек этот вошел не через дверь, он забрался в дом через мое окно. Я иногда оставляю его открытым, а этот господин ухватился за водосточные трубы и поднялся по ним…

— Вы что, смеетесь надо мной, Мальбран? Если это вор, вы сумели, я полагаю, с ним справиться?

— Как сказать… Нет, этот господин справился со мной. А потом он заявил, что вы его ждете, и я поверил ему. Это один из ваших друзей. Он назвал такие ваши приметы, что…

Анжелика нахмурилась. Еще один безумец! Она вспомнила человека, который целую неделю ходил повсюду за нею.

— Какой он? Невысокий, толстый, рыжий?

— Нет, ничего подобного! Видный человек, на мой взгляд. А каков он лицом, сказать трудно. Он в маске, шапка надвинута на глаза, а плащ поднят до носа. Но если хотите знать мое мнение, я думаю, что он пришел с добром.

— И ночью пробирается в дом по крышам?.. Ну, ладно. Впустите его, Мальбран, но далеко не уходите, может быть, придется звать на помощь.

Она ждала, охваченная любопытством, и едва увидела силуэт гостя, тут же узнала его.

Вперед