«Триумф / Победа Анжелики» (фр. La Victoire d’Angélique) (1985). Часть 12. Глава 43

Эльф с белокурыми волосами пересекал равнину, еще зеленую, расстилающуюся перед ним, подпрыгивая и пританцовывая. Это была девушка, взгляд которой показался ему знакомым. Он нашел ее прехорошенькой, и когда она остановилась поодаль, чтобы взглянуть на него, он вспомнил, что одна из дочерей его дяди, объявившегося почти через тридцать лет после разлуки, очень напоминала чертами лица его мать, Анжелику де Пейрак, урожденную Сансе де Монлу. Что в данный момент показалось ему невозможным. Совесть велела ему публично покаяться.

Отныне не один он будет напоминать образ, который заставлял самого короля вздыхать, когда он появлялся. Это льстило и беспокоило одновременно молодого пажа, который сам того не желая вызывал мрачные ассоциации у Его Величества.

Теперь одно и то же лицо повторялось трижды. Молодые люди были так похожи, что вглядевшись в друг друга, рассмеялись.

— Кузина, давайте обнимемся! Как вас зовут?

— Мари-Анж. А вы, я так думаю, — Кантор?

Он огляделся и удивился, что кроме этой девушки, похожей на фею, никого в округе не было, словно она была единственной обитательницей замка, уснувшего под влиянием магических чар.

Она рассказала, что ее родители отсутствуют. Они отправились в Квебек, и затем собирались в столицу, чтобы принять нового губернатора, замещающего господина де Фронтенака. Это не помешало, однако, вышеупомянутому губернатору уехать в Монреаль сразу же после отъезда господина и госпожи дю Лу.

— Но что же это за болезнь — разъезжать и суетиться из-за этого губернатора? — вскричал Кантор, снова потрясенный. — Люди сошли с ума?

— Действительно, это так.

— Почему?

— Потому что новый губернатор, и особенно его супруга, решили перевернуть вверх дном всю страну.

Наконец-то он встретил кого-то, кто сохранил здравость мышления. Она смотрела на него, и взгляд ее был светлым и спокойным, немного насмешливым.

— Почему вы так расстраиваетесь, что не встретитесь с моими родителями?

— Они могли бы рассказать мне что-нибудь об Онорине. Я знаю, что она хотела их видеть.

— Если вы беспокоитесь о вашей сестренке, то я сама могу рассказать вам кое-что.

Он чуть было не встряхнул ее от нетерпения.

— Вы видели ее?

— Нет, но я знаю, что с ней стало. Какой-то индеец мне рассказал.

— Рассказывайте, я вас умоляю.

— Сначала она была у ирокезов при миссии в Канаваке возле Мадлен, напротив Ля Шин, а потом индейцы увели ее еще дальше.

— Почему?

— Потому что она прячется от этой женщины, которая хочет ее убить.

Бедный Кантор почувствовал, что от облегчения у него чуть не разрывается сердце.

— Так, милая, это мне нравится, — сказал Кантор, пылко обнимая ее за плечи. — Теперь расскажите мне обо всем в более спокойном месте, вдали от любопытных глаз, которые за всем наблюдают издалека.

Он рассчитывал на то, что она пригласит его в замок, но она привела его в большое здание, то ли склад, то ли амбар. На крюках на потолке висели шкуры. В углу были сложены мешки с пшеницей, на которые они уселись.

Он заметил несколько туалетных принадлежностей: гребень и щетку, положенные на сундук, подушку, длинную женскую накидку, и горшочек с углями, какие бывают на кораблях.

После отъезда ее родителей, — рассказывала Мари-Анж, — «они» тотчас же вернулись. Но неприятность состояла в том, что на этот раз она не поняла, что не ее семья была причиной визита.

— Я заметила их издали. Их карета остановилась на большом лугу, на Королевской дороге. Я не знала, что они собираются делать, и кого ждут. Только потом все выяснилось. Они выслеживали малышку, и схватили ее.

— Боже мой! — воскликнул Кантор, побледнев.

Она торопливо накрыла его руку своей.

— Она убежала от них, говорю я вам! Но будьте терпеливы. Дайте договорить. Наутро они вернулись, разряженные как попугаи, со своими красными каблуками, кружевами и перьями. На этот раз они дошли до замка. Мадам губернаторша возглавляла толпу. Я сказала братьям: «Давайте уберемся отсюда! Выйдем через задний ход и спрячемся в лесу».

Они увидели только опустевший дом. Но после их появления я не захотела возвращаться в эти стены. Я отправила братьев в город, самых старших в монастырь Сен-Сюльпис, где их воспитывали, а самого младшего к сестре, которая вышла замуж за офицера из гарнизона города Сен-Арман. В ожидании я решила пожить здесь. Несколько дней спустя я заметила индейца, который бродил вокруг, в поисках людей, которым хотел передать послание. Я позвала его, и он все рассказал.

Онорина убежала с помощью одной из его сестер-христианок, из племени Аньеров, и они спрятали ее у себя в Канаваке. Но когда они увидели, что эта женщина с таким усердием ее ищет, и что их священники, думая, что поступают во благо, стали ей помогать, они очень испугались. Поэтому они доверили ее каравану граждан Пяти Наций, которые хоть и были окрещены, хотели вернуться в край ирокезов.

— Она спасена!.. — вскричал Кантор, вскакивая и подбрасывая в воздухе свою шляпу. Потом, держа Мари-Анж за руки, он закружил ее в радостном танце. — Моя сестра спасена! Милая кузина, вы сняли с моего сердца невообразимый груз! Эти любители дичи, эти придворные совы не смогут ее отыскать в глубине наших лесов!..

— Они даже не пытались. Ходили слухи, что мадам де Горреста с трудом скрывала раздражение и злобу по поводу тщетности поисков.

— Какую дорогу люди из Канавака избрали, чтобы добраться до их долины Пяти Наций?

— Не знаю. Индеец сказал, что маршрут должен быть тайным, чтобы избежать как можно большего количества опасностей, угрожающих ребенку.

— Пусть так. Я найду… но позднее. Сначала я должен покончить с Демоном. И поверьте мне, милая, не так-то легко будет избавить землю от такой гадины.

Он было, собрался уходить, но Мари-Анж удержала его.

— Наступает вечер. Вам надо будет идти по дороге, потому что река по ночам не судоходна. А если вы вернетесь в город, и вас там узнают? Ну хоть до утра останьтесь. Завтра вам будет лучше, вы наберетесь сил. Я сейчас вам что-нибудь приготовлю поесть.

Пока она отсутствовала, Кантор забрался вглубь постройки. Он с наслаждением вытянулся на подстилке из соломы. Теперь, когда он знал, что с Онориной все в порядке, он почувствовал усталость. У него не было сил думать о чем-либо, он только помнил о встрече с Мари-Анж. Это правда, что она очень похожа на его мать, она, вероятно, была так же энергична в ее годы. Она и сейчас обладала живостью молодости, когда домашняя работа, какое-либо распоряжение или другие срочные дела заставляли ее бежать, подниматься и спускаться по лестницам домов, пересекать поля, не спотыкаться о корни, встречающиеся на лесных тропинках.

Только вот было удивительно, что в Мари-Анж было что-то от души Анжелики, и в присутствии кузины он чувствовал себя так, словно давно знал ее, словно они с раннего детства играли вдвоем в Плесси или в Версале.

Она вернулась с большими ломтями хлеба, с колбасой и сидром. Пока он ел, она расположилась рядом с ним на соломе и сказала, что отец предлагал ей поехать во Францию, чтобы познакомиться с жизнью знатной молодежи. Он почувствовал, что опершись на локоть она смотрит на него, и глаза ее блестят от удовольствия.

Это его немного смутило. Не нужно было забывать, что канадские девушки обладают некоторой дерзостью. Здесь было мало женщин, и они пользовались этим обстоятельством. Они были сама естественность и природа, они были похожи на детей, рожденных вдали от противоречий старого общества подчиненных и властелинов. Изысканные и коварные пути любовных приключений, указанные в «Памятке Нежности» или тонкости куртуазной жизни Парижа не были им знакомы.

Кюре в их церковных приходах и монахини, воспитывающие их, были правы, изучая с ними не церковные правила, а обучая школе замужества. С четырнадцати лет это были скромные маленькие жены колонистов, готовые перенести тяготы зимовки, подчас в одиночестве, рождение детей, полевые работы и уход за скотиной.

Мари-Анж дю Лу в возрасте шестнадцати, нет, почти семнадцати лет, не была замужем, отвергая всех претендентов и не чувствуя религиозного призвания. Таким образом, она оказалась в таком положении, которое с каждым днем становилось все затруднительнее. Она должна была быть одновременно ребенком и «старой девой» по сравнению со своими подругами, родившимися и выросшими, как и она в Новой Франции, но с колыбели до замужества, росли, готовя себя к судьбе жен первопроходцев, хранительниц очага, которая их ожидала.

Здесь годы светского воспитания были не в счет.

— Кузен, не пришло ли время перейти на «ты»?

— Как хочешь, маленькая кузина.

Она снова поднялась, чтобы принести большую шкуру, которую они взяли вместо одеяла, лежа рядом, ибо вечерний холод уже давал о себе знать.

— О чем ты думаешь? — спросила она.

— О завтрашнем сражении, — ответил он, кладя руки ей на грудь и вытягиваясь с закрытыми глазами.

Он был благодарен ей за то, что она не задавала других вопросов и заснула, уткнувшись изящным доверчивым носиком в его плечо.

Назад | Вперед