«Триумф / Победа Анжелики» (фр. La Victoire d’Angélique) (1985). Часть 11. Глава 34

По тропинкам между Кеннебеком и Пенобскотом продвигался караван. Среди шелеста листьев и шума леса раздавались голоса детей.

— Когда приходит несчастье, сэр Кот не появляется.

— Несчастье, а какое оно?

— Это высокий человек черного цвета с большим мешком.

— Может быть, несчастье хочет съесть нашего сэра Кота?

Шарль-Анри и близнецы спорили по поводу отсутствия сэра Кота, который в момент отъезда каравана в Вапассу куда-то исчез, что лишило детей их соратника по играм до следующего лета. И Анжелике это не нравилось. Она, конечно, не боялась за кота. Ему всегда удавалось быть там, где он хотел. Но Анжелика не могла противиться мысли, что если он покидал ее, то на это у него были серьезные причины.

И пока шаги мулов, которые везли детей, и ее лошади раздавались на лесной тропинке, она спрашивала себя, не избегал ли кот того проклятия, которое наложила на нее Дьяволица, словно это было заразной болезнью.

Вот об этом-то сейчас и говорили дети, надежно закрепленные в маленьких креслах на спинах кротких мулов. Они не были глухи к разговорам, которые взволновали весь Голдсборо, и сделали свои выводы из этой истории. Шарль-Анри был одновременно переводчиком и комментатором рассказов близнецов, ибо их язык оставался пока невнятным. Они придумали, как должен выглядеть образ Несчастья — длинная, черная фигура, они почувствовали, что она волнует умы взрослых.

— Я не хочу, чтобы Несчастье съело сэра Кота, — сказала Глориандра, розовые губки которой уже дрожали от приближающихся рыданий.

— Сэр Кот не даст себя съесть, — успокоила ее тотчас Анжелика. — Наоборот, быть может, сэр Кот выцарапает глаза этому Несчастью.

— Но у Несчастья нет глаз, — ответил Раймон-Роже, глядя на нее своими темно-карими глазами, которые контрастировали с вьющимися волосами и нежным цветом лица, и когда он смотрел, то они сразу же выделялись на фоне белой кожи и светлых волос.

Анжелике нравилось детское бормотание.

Она сажала их перед собой по очереди в седло и ощущала, обняв, как бьются их сердца, как работает их мысль, похожая на птичку, только что пробудившуюся и начинающую петь, и знала, что между ними и ей день ото дня крепнет связь, которая будет длиться всю жизнь: «Мое дитя!» — «Моя матушка!».

Голубые глаза Глориандры и ее черные волосы, более красивые, чем самая красивая ночь, и красоты Раймона-Роже «рыжего графа», в котором она уже видела волю к победе в бою, что, безусловно, он взял от отца, с первого дня жизни победив смерть, немного успокаивала ее тревоги.

И наконец, Шарль-Анри, странный одинокий ребенок, отмеченный судьбой, добрый, редко, но мягко улыбающийся, он смотрел на нее с такой радостью, когда она брала его в седло. Он напоминал ей ребенка, который исчез, и который носил то же имя.

— Лось — это спокойное животное с угрюмым характером, которое любит сырость.

Постепенно они продвигались от одного маленького пруда к другому, и везде они видели лосей, пьющих зеленоватую воду, а на фоне неба, словно крылья, выделялись роскошные рога.

Потом Анжелика поняла, что это одно и то же животное, которое всегда приходило встречать их, когда они совершали такой путь.

Она говорила ему: «Здравствуйте, страж Кеннебека».

А дети вслед за ней повторяли ее приветствие.

Они должны были достичь Вапассу в течение месяца.

Погода была хорошей, ничто не торопило их в пути, поэтому они могли позволить себе останавливаться в местах, ставших привычными.

В Волвиче, английском городке, где родился их друг-недруг Фипс, Анжелика надеялась повидать Шаплея, который был посвящен в секреты медицины. Но его не было, и, жалея, что не увидела его, его жены, сына и невестки, которая вскормила Глориандру, они продолжили путешествие. Анжелика также жалела, что не встретила его, потому что у нее не было достаточно запасов лекарственных трав против малярии, и именно он смог бы ее выручить.

Широкая река разворачивалась, превращалась в громадную сеть речушек поменьше, огибающих несметное количество островов и островков, утыканных черными елями.

В этом лабиринте сновали каноэ индейцев и парусные корабли.

Каждое лето пираты с Карибского моря появлялись на реке, в надежде достичь поста голландца Петера Боггана на острове Хусснок, самыми большими ценностями которого были произведенные им же самим буханки белого пшеничного хлеба и бочонки пива.

Пираты успокаивались вокруг бочки с «горячей» жидкостью, секретом изготовления которой владел только один голландец, в которую входили два галлона лучшей мадеры, три галлона воды, семь литров сахара, овсяная мука, сушеный виноград, лимоны, специи… и все это поджигалось в большом серебряном котле.

Затем они прошли мимо разрушенной миссии Норриджвук, где жил отец д'Оржеваль, остановились на несколько дней на шахте Со-Барре, которую держал ирландец О'Коннел. После того, как он женился на акушерке Глории Хиллери, его характер заметно изменился к лучшему. В ходе путешествия произошел небольшой, но важный случай.

Немного спустя они оставили позади шахту Со-Барре, и тогда прибыли первые разведчики, которые объявили, что видели впереди большое скопление ирокезов. Со времени драмы в Катарунке отряды индейцев, пришедшие убивать и грабить, не наблюдались в этих местах.

— Может, это были гуроны?

Но жители этих краев были наблюдательны. Их инстинкт, особенно обостренный из-за убийств, совершавшихся в прошлом, не обманывал их. Некоторые отправились в хвост каравана, имея намерение сбежать. Солдаты из авангарда сгруппировались вокруг Анжелики и детей.

Сидя на лошади, она осмотрелась и узнала это место. Его называли «Бухточка Трех Кормилиц». Они были на подходе к нему.

— Постараемся добраться дотуда, — предложила она. — Мы сможем перегруппироваться, создать линию обороны, если нужно.

Она не очень беспокоилась. У нее с собой было «слово» матерей Пяти Наций Ирокезов, которое ей сослужило уже службу однажды в Квебеке.

Она присмотрелась, и на другой стороне реки среди деревьев она заметила силуэт Уттаке, вождя Могавков.

Это был он, несмотря на другую прическу.

Его головной убор был короче, он был, как щетка, и с одним пером черного ворона.

Он был один, но она не сомневалась, что в ветвях окружающих деревьев и за стволами прячутся еще целые толпы дикарей.

О'Коннел, который привел караван к следующему этапу, громко задышал.

В последний раз, когда ирокезы сожгли Катарунк, он потерял все, его прекрасные меха погибли в огне. Это не могло повториться!

Уттаке поднял руку и приветствовал Анжелику словами:

— Привет тебе, Орагаванентатон!

Для большей торжественности он произнес полностью ее имя, которым ее нарекли индейцы и которое значило «полярная звезда, которая ведет нас к небесному своду и не оставит спасательной дороги, которую освещает».

Она ответила:

— Привет тебе, Уттакевата.

— Мы пришли обмыть останки мертвых, — возвестил Уттаке.

Река была узкой, и можно было разговаривать без особого усилия.

Эхо разносилось по поверхности воды.

— Пришло время воздать почести нашим мертвым из Катарунка. Мы еще не можем привезти их на большой пир смерти, но мы должны омыть их кости и завернуть в новые одежды, таков обычай. Они рассердятся на нас, если мы не навестим их, наших братьев и вождей, предательски убитых в Катарунке. Позже мы вернемся и заберем их в край длинных домов, где они должны лежать, но сегодня они должны получить свои почести.

К сожалению, мы не можем рассказать о подвигах великого племени ирокезов. Обещания, которые мы дали твоему мужу Тикондероге и тебе, а также Ононтио, связывают руки ирокезов, которые живут в городах, они могут потерять вкус к войне, пока собаки-гуроны и альгонкины точат свои топоры и томагавки. Но что в этом толку! Мы обменялись «словами», и я не нарушу клятвы.

Чтобы тебя успокоить, я крикнул слово: Оскенон, которое означает мир. Я повторяю его вновь.

Он поднял руку и крикнул:

— Оскенон!.. — что было подхвачено многими глухими голосами. Это спрятавшиеся воины вторили вождю.

Крик о мире здесь наводил больше страха, чем любой боевой клич в Европе.

Уттаке дал слово, что прибыл сюда единственно с целью воздания почести соплеменникам, что никто не падет жертвой их стрел, если только сам не нападет или не станет им мешать. Выполнив долг, они пройдут через Кеннебек и вернутся к себе.

— Церемония будет продолжаться шесть-восемь дней. Во время этого вы должны находиться в вашем лагере, который разобьете несколько выше по течению. Никто не должен покидать лагерь до назначенного срока. Когда вы узнаете, что праздник мертвых окончен, мы будем уже далеко, и будем уверены, что никто из наших не попадет в плен из-за предательства.

— Как мы узнаем, что церемония закончилась и мы можем возобновить путь?

— Орел пролетит над вашим лагерем.

— Орел пролетит над лагерем! Вот так! Все просто! — ворчал О'Коннел.

— Ну, как привыкнуть к обычаям этой страны? Они собираются нарядить свои скелеты и гнилые тела, полные червей и еще бог знает чего, в роскошные бобровые костюмы, а ведь это целое состояние! Потом все это будет закопано в землю. Ну, не дураки ли?!

Но и он был вынужден, как и другие, усмирить свое недовольство на шесть-сеть дней, пока будет проходить праздник мертвых.

Старый Катарунк был недалеко, и иногда ветер доносил оттуда запах дыма и крики «Хаэ! Хаэ!».

— Это крик войны?

— Нет, это то, что называется «крик душ»…

Когда показался орел, такой далекий, такой спокойный, никто сначала не поверил в это. Потом все собрались в путь. Ничего не произошло.

Последние акации, первые большие массы хвойных деревьев, дубов и тюльпанных деревьев перемешивались с колониями кленов, которые особенно выделялись осенней окраской листвы.

Они пересекали леса, которые украшали горные массивы, выходили на открытые пространства и с высоты смотрели на звездочки озер внизу или на громадные вершины перед собой. Осень уже наступала, окрашивая природу в свои роскошные цвета, вокруг было так торжественно, что, казалось, они слышат пение хора и музыку в исполнении самого небесного оркестра.

Внезапный холод нескольких ночей окрасил золотым цветом листву берез, которая отражалась в серебристо-голубой воде озер.

Разгул красок…

Гора вдалеке была фиолетовой, клены — розовыми, вишневыми и золотыми. К ним примешивался золотисто-зеленый, золотисто-желтый и лимонный цвета.

Анжелика думала о своем брате Гонтране, который смог бы все это изобразить на потолках Версаля.

В глубинах леса, где шумела листва, изредка голубая сойка издавала резкий крик.

Затем они нашли лошадей. Переход больше не представлял трудности. Но через два дня началась буря, и потоки воды размыли дорогу.

Пришлось слезть с лошадей и продолжить путь пешком, причем, дети сидели на спинах мужчин.

Потом снова настали хорошие дни, и время, остававшееся до конца пути, прошло очень быстро и легко. И вот наступил момент, которым Анжелика всегда наслаждалась: при выходе из леса она увидела обширные луга на подходе к Вапассу, на которых паслись коровы.

Она заметила также на вершине скалы черты старого человека, высеченные ветром и дождем, выделяющиеся от игры света и тени при вечерней заре. И ее сердце сжалось при мысли об Онорине, которая так расстраивалась оттого, что не видит его. Она не прекращала думать об Онорине. Но, стараясь сдерживать свое воображение, запрещая себе думать об испытаниях, в изобилии выпавших на долю ребенка, и тех, которые ей еще предстояли.

Она только и могла, что повторять: «Ты будешь спасена, дитя мое».

Не важно, каким образом. Хотелось бы, чтобы усилиями посланца. Она подсчитывала время и проигрывала в уме «этапы» продвижения Онорины.

Самые оптимистические прогнозы не могли позволить надеяться, что Онорина будет ожидать их в Вапассу, но скоро она увидит ее в сопровождении Пьера-Андрэ.

В Вапассу все было по-прежнему: стойла, дома, общие залы, склады, большой колодец и два других, интерьеры квартир и кухонь, на манер моды Квебека и Монреаля.

Дети и женщины на время прервали свои занятия.

На берегу полоскалось белье, в воде, которая стирала лучше мыла. Раздавались запахи приготовляемой пищи. Поодаль расположился лагерь индейцев, от вигвамов которых поднимались ленивые дымки.

С башенки она засмотрелась на ночную панораму гор и неба, по которым так скучала. Над фортом развевалось знамя голубого цвета с золотым щитом — знамя Жоффрея де Пейрака. Однако, под идиллическим спокойствием Вапассу скрывалось нечто другое.

В эйфории возвращения и радости новой встречи с домом она не обратила на это внимания. Но позже внезапно поселение показалось ей опустевшим. Большинство населения отсутствовало. Даже Поргани, итальянец, которого негласно считали заместителем графа де Пейрак, не пришел к ней навстречу. Антин, полковник наемных войск, которые он перевел в свой кантон, замещал его вместе с помощником Куртом Ритцем; они продолжали выполнять обязанности по военной защите городка, но в распоряжении имели только трех солдат. Объяснение, которое предъявили Анжелике, не могло возбудить никакого беспокойства.

— Все остальные, — сказали ей, — участвовали в большой осенней охоте вместе с племенами металлаков.

Это стало уже традицией, начиная с первой осени, когда их пригласили на первую охоту, хотя у них еще не было крыши над головой, жизнь была не налажена. Вождь металлаков позволил им присоединиться к их племенам и находиться с ними в лесу в течение нескольких месяцев.

Прекрасное бабье лето располагало к традиционным празднествам охоты. Томас и Бартелеми, дети Эльвиры, получили разрешение участвовать в них. Женщины и дети, которые оставались, были заняты двумя вещами: во-первых, надо было подготовить триумфальный прием охотникам, во-вторых, у них было более скромное дело — сбор ягод, грибов и растений в осеннем лесу, что являлось их маленьким вкладом в подготовку к зиме.

Эти занятия занимали много времени, это была кропотливая ручная работа, и Анжелика по приезде заметила, что ничего еще не сделано.

Даже капуста не была срезана, а надвигались первые заморозки. Первая партия капусты должна уже была быть засолена, это было необходимое средство в борьбе с цингой.

В качестве оправдания ей представили причину — отсутствие соли. Действительно, она привезла несколько мешков. Ей пришлось, чтобы заставить солдат вооружиться ножами и идти срезать капусту, напомнить им, что господин де Пейрак, который обожает тушеную капусту со свининой, не попробовав ее в этом сезоне, будет недоволен.

— Господин Антин, у вас осталось очень мало людей, не слишком ли облегчен контингент нашего поста? Если что-нибудь произойдет? Атака?.. Что-нибудь еще?..

Но счастливые обитатели Вапассу обращали на нее удивленные взгляды. Что могло произойти в Вапассу? Форт и город вокруг него, а также окрестные поселения рассматривались, несмотря на стычки англичан и французов, как привал, необходимое убежище, нейтральная точка, где можно было проводить любые переговоры. Обстановка там была похожа на засушливые времена в Африке, когда льва и газели пьют из одного источника.

Анжелике оставалось только верить в эти успокоительные слова.

Солнце светило постоянно.

Каждый прошедший день — это была гарантия удачного путешествия Онорины, без ураганов, поваленных на пути деревьев, перевернутых лодок.

Малейшее движение на лесной опушке заставляло ее вздрагивать в ожидании появления каравана метиса Пьера-Андрэ.

Однажды, когда какой-то индеец, бродивший в окрестностях форта, воспользовался тем, что она вышла из-за ограды и подошел к ней. Он жестами просил следовать за ним, но не давал никаких объяснений. Он только подмигивал ей и улыбался. Наконец, она решила, что он зовет ее к больному в свое племя и решилась идти за ним.

Он поднялся на холм позади форта, пересек вершину, затем спустился, удостоверяясь, что она идет за ним. Наконец, они оказались на дне пересохшего ручейка.

Там, на бережку, рос развесистый куст сумаха, пламенеющий осенними красками. Из его веток и листвы поднимался неясный голос, голос того, кто спрятался внутри густо переплетенных ветвей.

Голос был похож на непонятное бормотание, из которого Анжелика с трудом выделила французское обращение:

— Соседка! Соседка!

— Кто вы? — перебила она.

— Ваш сосед.

— Еще один? Покажитесь!

— Вы одна?

— Одна? Да… кроме этого индейца, который привел меня сюда.

Кто-то зашевелился в кустах, и этот кто-то был похож на медведя видом, тяжестью и походкой, и, наконец, канадский охотник появился перед глазами Анжелики. Она узнала его по сапогам.

— Господин Баннистер!

— Вы можете звать меня Баннистер де ля Саз. Я выиграл процесс и получил титул.

— Поздравляю.

Позади него показался более маленький силуэт. Это был его старший сын, один из четверых.

— Пойдемте в форт, там вы отдохнете и пообедаете.

Баннистер оглянулся вокруг настороженно.

— Не может быть и речи. Я не хочу, чтобы меня заметили, чтобы кто-нибудь мог сказать, что я приходил к вам. Все думают, что я сейчас на пути к Нежным Морям, а я оставил свои лодки и снаряжение в Со де Маагог. Это стоило мне большого крюка, что замедлило путешествие, но мне необходимо поговорить с вами по секрету.

Знаком он велел приблизиться индейцу и сыну. Дикарь протянул нечто вроде деревянного стаканчика, а мальчик налил туда жидкости из фляги на его плече. В воздухе разлился сильный запах алкоголя.

Другим жестом канадец отправил индейца в сторону.

— «Они» убили бы отца и мать за каплю алкоголя, — пробормотал Баннистер с отвращением.

Взглянув на сына, он снял с его головы шапку.

— Сеньор из Франции из канадской провинции должен приветствовать даму!

Анжелика хотела настоять на том, чтобы они пошли с ней в форт, но он приложил палец к губам и приблизился к ней, а его глаза тем временем не уставали оглядывать окрестности.

Он привык к тому, что подвергался гонениям со стороны квебекского общества, и его недоверие, кажется, не уменьшилось, несмотря на то, что он выиграл процесс. Он прошептал:

— Я принес вам вести от нашей маленькой соседки, вашей дочки!..

— Моя дочь! Онорина!

— Тихо! — еще раз попросил он.

— Онорина, — повторила она тише. — О! Скажите мне, я вас умоляю. Где она?

— Она у ирокезов.

Вперед