«Анжелика и Демон / Дьяволица» (фр. Angelique et la Demone) (1972). Часть 5. Глава 6

— Вы, значит, не заметили, какие пуговицы были у него на камзоле, — сказал Виль д'Авре, провожая Анжелику до ее жилья. — Из чистого золота, с чеканкой в виде гербов. Благородного офицера, мундир которого они украшали, давно сожрали крабы. Я слышал как-то, что Пари начинал именно с этого. Может быть, и не здесь, но в мире достаточно и других берегов, на которых можно грабить потерпевших кораблекрушение. Это очень доходное предприятие при хорошей, конечно, организации. Поговаривают, что у него есть сундук, где он хранит более тысячи золотых пуговиц с выбитыми на них гербами чуть ли не всей знати мира. Это лишь слухи, но сейчас я уверен, что они близки к истине. Вы заметили, как он дернулся, когда я намекнул на некоторые способы накопления золота?

— Достаточно ли вы осторожны, маркиз? Вам не следует его провоцировать таким образом. Он может быть опасен.

— Да нет! У нас с ним такая привычка — иногда пикироваться. А в сущности, мы добрые друзья…

Вид у него был довольный и расслабленный.

— В целом все прошло отлично. Мы в добром здравии после этой пирушки в полутьме!.. Это само по себе результат. Я доволен этим вечером… Спите спокойно, Анжелика. Все уладится… Поверьте мне…

Однако он не добавил своего обычного: «Жизнь прекрасна, моя милая, улыбнитесь!»

— Я живу совсем рядом, — сказал он. — При малейшей необходимости зовите меня…

Когда на прощание он взял ее руку, чтобы поцеловать ей кончики пальцев, она невольно удержала его.

Она не могла совладать с собой. Ей просто необходимо было кому-то довериться.

— Вы верите, что он был здесь? — спросила Анжелика прерывающимся от волнения голосом. — Я живу как в дурном сне… Где он? Это же ужасно — гнаться за ним по пятам. Можно подумать, что он избегает меня, что он уклоняется от встречи… Где он? Может быть, они его убили?.. Может быть, он и не вернется? Вы все всегда знаете, я уверена, что вы и сейчас многое разузнали. Скажите мне всю правду. Я готова ко всему, лишь бы не эта мучительная неопределенность.

— Он приезжал сюда, это точно, — сказал сдержанно маркиз, — он был здесь всего два дня назад.

— С ней?

— Что вы хотите сказать, дитя мое? — ласково спросил Виль д'Авре и взял ее руки в свои, как бы поддерживая ее.

— Что говорят здесь о нем.., и о герцогине де Модрибур?

— О нем?.. Что ж. Его здесь знают; одни его боятся, другие уважают. Он граф де Пейрак, хозяин Голдсборо. Ходят слухи, что Никола Пари хочет продать ему свои владения по берегам залива Святого Лаврентия. Именно в связи с этим они встречались на прошлой неделе.

— А она?

— Что вам известно? — спросил в свою очередь маркиз.

Анжелике пришлось капитулировать.

— Она сказала мне, что он ее любовник, — призналась она сдавленным голосом и довольно бессвязно рассказала о своей встрече с Амбруазиной.

Виль д'Авре слушал молча, часто хмурился, и Анжелика почувствовала, что нашла в нем искреннего друга, причем более надежного, чем ей раньше казалось.

Когда она закончила, маркиз покачал головой, не скрывая своих сомнений. Он не был ни удивлен, ни потрясен.

— Мнения о нашей дорогой герцогине в здешних краях резко разделились,

— сказал он. — Одни превозносят ее до небес как святую, обладающую безупречными добродетелями. Таков бретонский капитан, который готов сменить веру, чтобы ей понравиться. Другие, менее легковерные, догадываются о том, какова ее подлинная натура. Но, похоже, репутацию свою она бережет. Может быть, она и пускает к себе в постель кое-кого из окружающих ее изголодавшихся мужиков, но это остается в тайне.

— Так было и в Голдсборо, и в Порт-Руаяле, — брезгливо заметила Анжелика. — Одни лгут, другие помалкивают от стыда или от страха, третьи строят себе иллюзии и преклоняются перед ней.

Она на мгновение заколебалась, затем решила не скрывать ничего из испытанного ею унижения.

— ..У нее на стене висел камзол Жоффрея.

— Чистая комедия!.. — живо отреагировал Виль д'Авре. — Хитрый ход, чтобы вывести вас из себя. Она знала, что вы приедете. И хотела вас уязвить… Она украла этот камзол…

— Вы уверены? — умоляюще воскликнула Анжелика.

— Почти уверен! Это так на нее похоже. И хитрость ее чисто женская. Надеюсь, вы на нее не клюнете. Меня более беспокоит другое: готовясь к вашему приезду, она постаралась подготовить соответствующим образом местных жителей, которые при встрече с вами могли поддаться вашему обаянию. С ее подсказки одни принимают вас за опасную интриганку, другие — за распутницу, которая спит с индейцами, либо за дьявольское отродье на службе у еретиков, которые намерены изгнать правоверных французских католиков с земель, отведенных им Богом. Для тех, кто питает симпатии к графу де Пейраку, вы Мессалина, наставляющая ему рога, а для тех, кто его боится, вы тоже опасны, так как беззаветно преданы ему.

— Мне показалось, однако, что Никола Пари говорил со мной если и не любезно, то во всяком случае без открытой враждебности.

— Старик — это особая статья. Он верит самому себе, и даже Амбруазина не в силах помешать ему думать по-своему. Но он вбил себе в башку, что должен жениться на ней, ухаживает за ней со всей настойчивостью, и один Бог знает, до какой степени может задурить ему голову эта сирена со змеиным языком.

Рассказ об измышлениях, распространяемых о ней Амбруазиной, Анжелика слушала вполуха. Куда важнее для нее было возрождение надежд, связанных с ее мужем.

— Значит, и здесь, ссылаясь на Жоффрея, она солгала?..

— Думаю, да… Вы мне рассказали, с какой злобой она отзывалась о мужчинах, что она хотела убить Абигель, что скрипела зубами при одной мысли о любви и уважении, какие питают к вам чуть ли не все. Именно к вам, а не к ней… Но в этих ее излияниях нет ни малейших признаков торжества любовницы, уверенной в чувствах мужчины, отвоеванного у соперницы… И я готов биться об заклад, что ее попытка поймать в свои сети нашего несгибаемого графа, сеньора де Пейрака кончилась для нее полнейшим унижением. Похоже, что ее горестные упреки по адресу мужчин об этом как раз и свидетельствуют.

— Значит вы не верите, что он ее любовник?

— Впредь до дальнейших указаний, нет, — заявил он шутливо.

— Боже! До чего я вас люблю, — воскликнула, обняв его Анжелика.

Обрадованная и успокоенная новыми надеждами, она отправилась спать.

Кантор приютился в пристройке, и Анжелика слышала, как он ворочался, а иногда негромко храпел за перегородкой. Это обеспечивало ее безопасность, не говоря уже о сагаморе Пиксарете, который сидел перед домом у маленького костра, завернувшись в походное одеяло, и поддерживал огонь, бросая в него время от времени ветки.

Ночь была сырой и холодной. Казалось, соль и запах трески въелись во все, проникали всюду, даже под одежду. Густой туман опустился на поселок. Анжелика не стала разжигать огонь в очаге, а забралась сразу под одеяла, разостланные на дощатом щите, служившем постелью. Жилища, которые часть года пустуют в зависимости от скитаний и передвижений рыбаков, похожи друг на друга. Все та же грубо сколоченная мебель — кровати, столы, табуретки,

— сарай с запасом дров, иногда несколько котелков, кувшинчиков и сделанных из тыкв бутылей.

В их жилище, довольно просторном, имелись также две скамьи с подлокотниками, сделанные из ошкуренных жердей и поставленные по обе стороны очага, да трухлявый сундук в углу. На балках были развешаны початки кукурузы и шкуры каких-то мелких зверьков.

Анжелика вся дрожала от холода. Она никак не могла заснуть, а задремав, просыпалась внезапно с ощущением пережитого кошмара. Огромные ньюфаундленды Никола Пари свободно бродили по поселку. На ночь их отвязывали, и они несколько раз с ворчанием подходили к Пиксарету, вынюхивали что-то через щели в стенах хижины. Это напоминало Анжелике деревню, ее детские страхи перед волками.

Она вспомнила, что герцогиня, обвиненная ею в попытке отравить Абигель, не отрицала в общем и своего намерения убить ее котенка. Когда Анжелика думала о безобидном зверьке, попавшем в руки этой жестокой женщины, ужас, внушаемый ей Амбруазиной, перерастал в своего рода недомогание. Зло, причиняемое животным и маленьким детям, всегда вызывает особое чувство омерзения. Нападение на существа, которые не могут защитить себя, лишенные не только необходимой физической силы, но и такого средства общения, как слово, — это свидетельство крайней подлости, всегда считавшееся у людей первым признаком сатанинского начала. Люди видят в этом проявление худшей части человеческого «я», головокружительную бездонную пропасть своей порочности, своего грехопадения и безумия, печать вечного проклятия…

Проникая в сердце человека, Сатана хочет увидеть в этом отражающем образ Бога зеркале свои гримасы…

«Когда я была маленькой девочкой, — подумала Анжелика, — мне было жаль Дьявола, настолько отвратительным рисовали его в наших церквах…» На мгновение она задумалась. Вспомнились церкви Пуату, с фасадами, украшенными каменными фигурами, лепниной, изображающей гроздья винограда и сосновые шишки, темные, словно пещеры, залы.., освященные просфоры по воскресеньям, ладан.., чей запах из поколения в поколение служил для изгнания Сатаны… Там, в Старом Свете, и в добрые, и в трудные годы, век за веком Сатана был в союзе с людьми в своем привычном облике отвратительного животного.

Но здесь, в девственных лесах, оставаясь не менее опасным, он обретал свой подлинный лик, лик ангела…

«Я брежу. Но эта Амбруазина!…» — сказала себе Анжелика, возвращаясь в реальную жизнь, как возвращается к равновесию человек, оступившийся на лестнице. Она попыталась сдержать сердцебиение и закрыла глаза, стараясь заснуть, но смутные мысли продолжали будоражить ее воображение.

— Зачем она сказалась уроженкой Пуату, хотя это явно не так?.. Чтобы покорить меня, усыпить мою настороженность… Каждое ее слово преследует определенную цель, вплетается в интригу с намерением меня ослепить, сбить с толку, но так, чтобы я и не догадывалась об этом.

Она старалась не думать о Жоффрее… А просто ждать. Виль д'Авре подтвердил, что он отплыл к Ньюфаундленду. Огромный остров на востоке, где-то на краю света… Вернется ли он? Вернется ли вовремя?

Анжелике показалось, что ожидание стало ее жизнью, а все происходящее есть символ борьбы против сил отчаяния, чтобы заслужить, да заслужить, чудо воссоединения с ним на этой земле.

Разве могли они в свое время правильно оценить это беспокойное счастье?

Когда на «Голдсборо» Рескатор снял свою маску, чтобы открыть той, которая была когда-то его женой, черты графа де Пейрака, их исстрадавшиеся сердца вновь соединились, чтобы осознать неизменность их первой любви.

Казалось, сейчас все разыгрывается снова, но с удвоенной силой и в чистом виде. Именно в эти дни ей пришлось потерять и вновь найти его. И все страдания опять ожили, еще более жгучие. Как и все радости, какие придут, возможно, позднее.

Она проснулась более спокойная, более уверенная в себе. Сегодня она начнет действовать.

Перед тем как встать, еще в полудреме она снова обдумала каждый факт, как обдумывают каждую деталь предстоящего сражения. Мучившая ее интуиция подсказывала ей прежде всего, что существует связь между Амбруазиной де Модрибур и негодяями, которые устраивали кораблекрушения и преследовали их по пятам.

«У них есть главарь, — говорил Кловис, — которому они подчиняются и который находится на берегу. Они называют его Велиалит».

Велиалит! Это пахнет чем-то сатанинским, с явным намеком на женское начало.

Она высекла огонь, зажгла фитиль в ночнике с тюленьим жиром, поставила его на скамейку, нашла конверт, засунутый под подушку и достала записку, найденную в кармане убийцы.

Анжелика еще раз прочитала текст, поднесла бумажку к носу и попыталась, закрыв глаза, уловить исходящий от нее запах.

— Я приду вечером, если ты будешь умницей…

Амбруазина!

В ее памяти возник образ… Образ убийцы с всклокоченными волосами и окровавленной дубинкой в руке. Амбруазина… Амбруазина, укрощавшая этого грубого зверя своими порочными ласками… Она способна на все. А если это так, слова Лопеша, матроса с корабля Колена, услышанные ею на «Сердце Марии», приобретают особый смысл: «Когда ты увидишь высокого капитана с фиолетовым пятном на лице, знай, что твои враги неподалеку».

Жоб Симон, капитан «Единорога», корабля, зафрахтованного герцогиней де Модрибур для доставки в Квебек королевских невест… Но это честный человек, который первым рассказал о совершенном на них покушении.

Где же то общее, что связывает эти три величины: корабль с оранжевым флагом и его бандитский экипаж, «Единорог», на котором плыли Жоб Симон и герцогиня, и «Сердце Марии», принадлежавшее корсару по имени Золотая Борода, нынешнему Колену Патюрелю, так как и он, пусть не прямо и не умышленно, участвовал, похоже, в заговоре, имевшем целью уничтожение Пейрака и разграбление Голдсборо.

Анжелику охватило предчувствие, что она приближается к открытию очень важной истины.

И вдруг все рассыпалось. Нет, тут что-то не то. Одна деталь, и не последняя по важности, разрушила ее тщательно выстроенные гипотезы. Ведь те самые бандиты, которых она обвинила в сообщничестве с герцогиней де Модрибур, завлекли «Единорог» на рифы и уничтожили его экипаж. Следовательно, они не могли получить от Амбруазины приказ о таком преступлении, поскольку речь шла о ее собственном корабле, ведь она была на его борту и лишь чудом спаслась от гибели.

Чудом!., если только не пришел час для того, чтобы сбылось видение, явившееся той монашке из Квебека.

Дьяволица, сидящая верхом на единороге.., выходит из вод морских на берег близ Голдсборо…

Женщина с ребенком на руках вступила на песок.., своей маленькой ножкой, затянутой в дорогую кожу и красные чулки, и.., двинулась им навстречу изящной и легкой походкой.

Платье ее было покрыто грязью и порвано… Мадам Каррер, которой пришлось его стирать и чинить, сказала:

— Что-то мне непонятно с этим платьем… Что-то здесь нечисто. Можно подумать, что…

Хотела ли она сказать, что его порвали и измазали грязью нарочно!

Анжелика упрекнула себя за то, что не расспросила как следует эту женщину, не заставила ее рассказать все до конца.

Назад | Вперед