«Бунтующая Анжелика / Бунт Анжелики / Мятежница Пуату / Анжелика в мятеже» (фр. Angélique se révolte) (1961). Часть 3. Глава 17

Рескатор поднялся на палубу последним. Он сразу оценил ситуацию. Оказавшийся рядом Никола Перро покачал головой.

— Ветер с северо-запада!.. Нам не везет…

— Да уж…

Анжелика и сама видела, что ветер гонит их к городу. Капитан Язон отдавал приказания одни паруса поднять, другие спустить, чтобы можно было направить судно к каналу Ла-Паллис. К Рескатору подошел матрос и протянул подзорную трубу. Пират взялся за маску, словно хотел ее снять, потом быстро огляделся и скомандовал:

— Раненых и пассажиров в трюм! На палубе остаются только члены экипажа.

Он поднял трубу, оглядел берега, оценил возможности не плыть к ним несмотря на дующий в ту сторону ветер.

— Нет, вас это не касается… — проговорил он, не поворачивая головы. Он заметил, конечно, краем глаза, что Анжелика собиралась послушно последовать за спускавшимися по трапу беглецами.

Рескатор опустил подзорную трубу, повернулся к молодой женщине и внимательно посмотрел на нее. Она еще не успела успокоиться и отчаянно прижимала к себе дочь. На ветру волосы Онорины поднимались огненным ореолом вокруг ее личика.

— Ваша дочь! Действительно, она похожа на вас. Кто из этих гугенотов, которых я взял сегодня на борт, ее отец?

Теперь ли задавать такие вопросы? Анжелике показалось, что город уже близок. Еще немного — и у окон и на стенах появятся любопытные, наблюдающие за отчаянными маневрами неизвестного корабля.

— Ее отец, — проговорила она, глядя на пирата как на потерявшего разум, — представьте себе, это бог Нептун… Да, так мне сказали. А теперь посмотрите-ка лучше, где мы сейчас. Мы на расстоянии выстрела от крепости Людовика. Если ее гарнизон уже предупредили, то мы погибли.

— Вполне вероятно, моя дорогая…

Кораблю не удалось обогнуть мыс в начале залива. Теперь он был на полном виду Ла-Рошели и крепости, у амбразур которой замечалась подозрительная суета.

— Идите сюда! — стремительно бросил Рескатор и жестом велел Анжелике следовать за ним. Он быстро перешел мостик, поднялся на левые шканцы, потом по ступенькам в рубку.

— Мадам, укройтесь здесь, — произнес человек в меховой шапке, Никола Перро, указывая на вход в каюту Рескатора, под рубкой. — Наш капитан сам берется за руль. Значит, мы выберемся.

Эту веру в мастерство своего командира разделял весь экипаж. Все были совершенно спокойны, некоторые матросы покачивались на вантах, перекидываясь насмешливыми замечаниями в подражание тому, кто научил их встречать опасность философской улыбкой.

— Ведь из крепости Людовика будут стрелять в нас, — ослабевшим голосом пробормотала Анжелика.

— Всенепременно, — отвечал своим странным французским языком Перро, стоявший подле; ему поручено было, видно, охранять ее.

Над их головой послышались распоряжения капитана Язона. Марсовые забегали по снастям, их силуэты с непостижимой быстротой мелькали среди такелажа. Когда над фортом Людовика поднялись дымки вспыхнувших фитилей, «Голдсборо»-чуть передвинулся и стал почти неподвижно как раз напротив крепости и обращенных к нему пушек.

— Отдать якорь!

И сразу загремела якорная цепь и полетели брызги от якоря, погружавшегося в воду. В тревоге и недоумении Анжелика взглянула на матроса.

— Разве Рескатор собирается вести с ними переговоры?

Перро покачал своей лохматой головой и проворчал:

— Не похоже на него. По-моему, он вроде бы охотится за кашалотом в устье реки Святого Лаврентия.

Якорь достиг дна. Корабль остановился, слегка подрагивая под ветром. Раздался залп всех пушек крепости, выстреливших сразу, по общей команде. И в ту же минуту, повинуясь резкому движению руля и опираясь на якорь, корабль вильнул в сторону. Ядра пролетели совсем близко и вспенили волны там, где только что находился бок «Голдсборо».

Корабль уклонился от удара словно опытный дуэлист. Но опасность еще не миновала. Некогда будет поднять якорь, чтобы избежать второго залпа. Едва Анжелика подумала об этом, как раздался крик:

— Рубить якорь!

На передних шканцах появилась, словно чудом, наковальня; три мощных удара

— и якорная цепь была перерублена.

— Полный вперед! Держи на северо-восток!

Освободившись от якоря, судно помчалось на всех парусах. Пушкари из крепости Людовика прицеливались напрасно. Опять заряды пролетели совсем близко от цели, взбаламутив волны и подняв тучу брызг, что нисколько не мешало кораблю продолжать путь.

— Гип-гип ура! — воскликнул Никола Перро, и вся команда единогласно подхватила его крик. Затем он стал объяснять Анжелике:

— Эти злодеи всадили бы в нас десяток «шариков», если бы не он. На всех морях нет другого такого мастера маневра! Если б не его искусство, лежали бы мы теперь на дне морском. Видели, как он двинул руль?.. А все же, мадам, войдите в каюту, осиное гнездо еще близко, как бы чего…

— Нет, я останусь здесь до конца, пока не увижу впереди свободное море.

— Что ж, поступайте как вам угодно, мадам. Некоторым нравится смотреть в лицо смерти. Впрочем, иногда от этого бывает толк: смерть пугается и уходит.

Этот охотник с реки Св. Лаврентия определенно вызывал симпатию, несмотря на шапку из лохматой шкуры и татуировку на руках.

После акробатических фокусов, давших ему возможность вывернуться из-под обстрела крепостных орудий, корабль выпрямился и помчался вперед, как пришпоренный боевой конь. Ветер сместился чуть более к западу. Пользуясь этой милостью природы, подняли все паруса, и очень скоро «Голдсборо» был далеко от Ла-Рошели и даже миновал мыс в начале залива. Чтобы выйти в открытое море, надо было еще пройти через проливы между островами. В расположенный на юге пролив Антиош между островами Ре, Э и Олерон не позволял направиться сильный северо-западный ветер, дувший с утра. А чтобы попасть в бретонский пролив, более узкий и лучше обороняемый, между материком и северным берегом острова Ре, надо было раньше пробраться узким каналом от Ла-Паллис до мыса Саблонсо. Рескатор избрал второй путь. Капитан Язон скомандовал:

— Эй, на марсе! Спустить верхние паруса! Поднять нижний фор-марсель, крюйс-стень-таксель и контр-бизань.

Под низкими парусами корабль вошел в проход между двумя мысами. Анжелике стало страшно. Она знала о коварном, неглубоком дне этого прохода, каменистых мелей которого опасались портовые моряки. Короткие порывы ветра, нагонявшие на судно сбоку сильные волны, могли в любую минуту сбить его с единственно безопасного для судна такой осадки курса.

— Вам уже приходилось проходить здесь? — спросила она Перро.

— Нет, сюда мы вошли с юга.

— Тогда вам нужен лоцман. Среди моих друзей есть один рыбак, Ле-Галль, который знает здесь все мели.

— Правильная мысль! — вскричал человек в меховой шапке и побежал сказать об этом обоим капитанам. Очень скоро матрос привел Ле-Галля. Анжелика поднялась на ют следом за ним.

Рескатор, по-прежнему в маске, стоял у руля, напряженно прислушиваясь к малейшему движению корабля, осторожно нащупывая правильный курс. Он обменялся с ларошельским мореходом несколькими словами и уступил ему место.

Анжелика старалась не двигаться, и Онорина тоже не шевелилась, словно понимая, что женщине и ребенку не место на корабельном мостике в час опасности. А все-таки ни за что на свете она не хотела бы уйти отсюда. Корабль двинулся более уверенно. Но Ле-Галль вглядывался в край острова Ре, где была едва заметна крепость.

— А что, если в нас станут стрелять из крепости Гран-Саблонсо?

— Там посмотрим! — отвечал Рескатор. Видимость становилась хуже. Дневное солнце грело сильно, и над водой поднялся золотистый туман, скрывавший из виду берега. Вдруг с марса донесся крик:

— Вижу военный корабль. Идет нам навстречу.

Капитан Язон выругался и, кажется, повесил нос:

— Везет нам, как крысам!

— Этого следовало ожидать, — спокойно заметил Рескатор, словно все было в порядке вещей. — Прикажите замедлить ход.

— Для чего?

— Чтобы я мог подумать.

Теперь они увидели военный корабль, вышедший из-за мыса Саблонсо. Его поднятые паруса белели на фоне затуманившегося неба, словно нарисованные мелом. Ветер был для него попутный, и двигался он быстро.

Рескатор положил руку на плечо Корентину Ле-Галлю.

— Послушайте, начинается отлив; если нам тут трудно пройти, каково будет нашему противнику, у которого водоизмещение много больше? Он ведь находится впереди нас.

Взор Анжелики упал на руку в перчатке, лежавшую на плече моряка. Рука была мускулистой и в то же время изящной. На безымянный палец был надет узорный серебряный перстень. Она побледнела. Она помнила эту руку без перчатки, ее мягкую и непреодолимую хватку. Где же она ее видела? Может быть, в Кандии, когда он повел ее к дивану, сняв предварительно перчатки? Нет, где-то еще. Что-то было ей так знакомо. Может быть, мысли у нее мешались, оттого что последний час был так близок… Может быть, в неотвратимой уже смерти и скрестятся их судьбы, как увидел это в звездах Осман Ферраджи…

И в тоже время она понимала, что они не умрут сейчас. Ведь Рескатор взял на себя заботу о их судьбах! Этот загадочный человек обладал, казалось, неподатливостью античных героев. Ничто не могло сразить его, она была наивно, слепо убеждена в этом и до сих пор не обманывалась.

Лицо лоцмана просветлело.

— Ну, конечно! Вы тысячу раз правы! Они рискнут войти в этот канал, только если им чертовски захочется изловить нас. Конечно, у них тоже должен быть хороший лоцман. Но положение у них.., ненадежное.

— А мы сделаем его еще ненадежнее… Да еще используем их как заслон, если крепость решит вмешаться. Я их заставлю стать между нею и нами… Эй, полный вперед! Приготовиться к бою!

Марсовые бросились по реям, а прочие матросы быстро выскочили на шканцы с саблями и кортиками наголо, моментально убрали камуфлирующие заслонки с пушек. Марсовые с мушкетами поднялись на верхушки мачт.

— Не посыпать ли палубу песком? — спросил помощник.

— Навряд ли дело дойдет до такого боя, — отвечал Рескатор, поднимая подзорную трубу. Он иронически улыбнулся под маской: «Посыпать палубу песком. Еще что!..» Анжелика помнила, что в Средиземноморье так готовились к решающим сражениям: заранее рассыпали на палубе песок, чтобы босые ноги сражающихся не скользили в крови раненых.

— Они сядут на мель, прежде чем попробуют забросить на нас крюк, — добавил пират, пожимая плечами. От него исходила такая уверенность, что стало ослабевать напряжение последних минут перед встречей двух кораблей, неудержимо двигавшихся навстречу друг другу. А скоро стало заметно, что положение военного корабля хуже. Он был отягощен четырьмя десятками пушек да еще имел неосторожность поднять все паруса и теперь с трудом придерживался правильного курса. Волны сносили его к берегу.

— А если они станут стрелять в нас? — спросил Ле-Галль.

— Такая махина!.. Им очень трудно будет повернуться так, как надо для пушек. А мы повернемся к ним бушпритом, пусть попробуют попасть в эту цель.

«Голдсборо» упорно двигался вперед. Военный корабль все с большим трудом удерживался на волнах. Волны неукротимо толкали его к берегу, и вдруг он наклонился и раздался глухой треск.

— Сел на мель! — закричали все матросы «Голдсборо» и замахали шапками от радости.

— Как бы и с нами этого не случилось. Отлив усиливается. — И Рескатор послал матросов на шканцы промерять глубину.

Скоро пиратский корабль вышел на простор мимо своего беспомощного противника, посылающего вслед проклятия.

— Не выпалить ли в них разок? Нам это удобно, — спросил капитан Язон.

— Нет. Не стоит оставлять за собой слишком дурную память. Да и мы далеко еще не выбрались отсюда. Анжелике тоже пришло на ум, что могут появиться и другие корабли и преградить им дорогу.

Но больше помех не было, и они благополучно вышли из узкого канала в бретонский пролив. Ле-Галль распрямил спину, стоя у руля:

— Самое опасное место мы прошли. Теперь я предлагаю увеличить парусность и двигаться вдоль северного берега, пока не дойдем до мыса Груэн-де-Гу.

— Хорошо. Теперь идти было легче. Пролив представлял собой неплохо защищенный рейд, ветер был там не так силен и толкал корабль прямо вперед. Легкий туман не скрывал дуги материка и белоснежного кружева солончаков.

Но по другую сторону был порт Сен Мартен на острове Ре, и скоро оттуда медленно, как во сне, стали выходить одно за другим суда королевского флота, направляясь к «Голдсборо» и готовясь преследовать его.

На «Голдсборо» молча следили за движениями этой своры.

— Мы почти у цели, — пробормотал Ле-Галль. — Скоро будет мыс Арсай.

— Ускорим ход! Ветер немного изменился. Он нам поможет.

— Им тоже.

— Но мы пока впереди.

Суда королевского флота сначала надвигались с пугающей быстротой, а потом стали держать одну и ту же дистанцию. Пиратский корабль был пока недосягаем для их пушек.

Рескатор снова положил руку на плечо ларошельца.

— Попробуем выйти подальше в открытое море, а там уж — слово Рескатора! — мой корабль помчится по ветру и никаким королевским судам не догнать его.

— Попробуем! — загорелся лоцман. Он не спускал глаз, точно соблюдая курс и учитывая самые ничтожные течения, самые слабые порывы ветра, все, что могло ускорить ход корабля. Он великолепно знал эти проливы, столько раз ставил здесь сети и вытаскивал их полными омаров, и заливался песней, разглядывая с любовью четкие линии берегов, острова и море — привычный ему с детства пейзаж. По происхождению он был бретонцем, но уже три поколения его семьи жили в Ла-Рошели, вот почему он был гугенотом и держался за свою веру так же упрямо, как бретонские католики — за свою. Сейчас он думал, что проходит по местам, где знал счастье, чтобы покинуть их навсегда, и что в трюме этого убегавшего от погони судна прячутся его жена и дети, и что ужасно было бы погибнуть под пулями французского короля здесь, поблизости от островов, где рыбачил, и от родного города.

Он боялся не столько смерти, с которой встречался не раз на море, сколько такой несправедливости. «О Господи, вспомни, что мы страдали во имя твое!.. Почему это?.. Почему?..»

Анжелика бросила взгляд назад. Паруса преследующих кораблей еще приблизились. А морская зыбь становилась сильнее, пенистые гребни волн все выше — это значило, что скоро уже будет открытое море. Берега оставались позади, их уже трудно было разглядеть. Ветер стал солонее и острее. Туманный горизонт раскрывался все шире. Морской простор!.. Успеет ли их корабль выбраться туда?..

Она взглянула на Рескатора и увидела, что и он смотрит на нее сквозь прорези своей маски. Ей показалось, что он хочет прогнать ее с палубы, сказать, что тут ей не место. Прогнать, зло насмехаясь, как делал уже не раз. Но он ничего не сказал. Она подумала тогда, что он так смотрит на нее, потому что дела повернулись очень плохо, что наступила критическая минута. Ей, до сих пор сохранявшей уверенность, вдруг стало страшно.

— Неужели слишком поздно?

Вдруг Онорина привстала у нее на руках и вытянула ручки к горизонту, весело лепеча:

— Птички, там птички.

Это были корабли. Они появились на горизонте, преграждая выход из залива. Еще несколько мгновений — и их стало бесчисленное множество. Между ними и королевским флотом, подходившим все ближе, «Голдсборо» оказался на положении окруженного и загнанного зверя, который даже не может повернуться лицом к преследователям.

Вся команда столпилась с возгласами удивления и отчаяния. Это уж было чересчур. Они могли сражаться, но победа была невозможна, и все пути к спасению закрыты. И вдруг Рескатор расхохотался. Он так смеялся, что закашлялся, не в силах говорить. «Да он с ума сошел», — подумала Анжелика, похолодев. Но пирату удалось выговорить, наконец:

— Голландцы!

И всеобщая растерянность сменилась порывом радости.

— Подымите на главной мачте английский торговый флаг! — крикнул по-английски капитан Язон. Потом он повторил приказ по-французски.

На ветру заплескались поднятые флаги — на главной мачте с красным крестом поверх белого андреевского креста на синем поле и красные флаги на корме с тем же трехцветным крестом в верхнем углу.

Тяжелый торговый флот, сильно потрепанный вчерашней бурей, медленно и торжественно входил в бретонский пролив. Впереди двигались два линейных пятимачтовых корабля с тремя мостиками и батареями из семидесяти двух пушек. За ними двигались четыре сотни торговых судов самого различного тоннажа, но не меньше трехсот тонн. Этот огромный флот сопровождало еще два десятка военных кораблей, не таких больших, как пятимачтовики, шедшие впереди.

«Голдсборо» проскользнул в середину этого флота с ловкостью зайца, прячущегося в глухом лесу. Через несколько минут между ним и преследователями оказался десяток торговых кораблей. Офицеры Его Величества Короля Французского не могли сделать ни одного выстрела из пушки, не задев честных негоциантов, вошедших во французские воды. И пришлось отказаться от намерения наказать дерзкого пирата, который так умело посмеялся над ними.

Характер качки изменился, и запертые в трюме беглецы поняли, что корабль вышел в открытое море. Долго они прислушивались ко всем доносившимся снаружи звукам, следя за борьбой корабля с встречным ветром. Резкий поворот, когда корабль маневрировал у крепости Людовика, заставил их всех повалиться друг на друга, а глухой грохот пушек предвещал, казалось, их последний час. Потом корабль долго и как будто неуверенно шел по проливу. Остановки, приготовления к бою, шлепанье босых ног, пробегавших над головой находившихся в трюме людей, мучительное ожидание… Все эти часы они молились и молились, лишь изредка обмениваясь краткими словами, чтобы унять детей или прервать уж совсем невыносимую тревогу…

И как в Ноевом ковчеге, у них не было окна и они не знали, что делается снаружи.

А потом корабль пошел ровно, спокойно, ритмично покачиваясь, и ветер наполнил все паруса, которых уже не опускали, и все снасти весело натянулись, и корабль понесся вперед, как чистокровный конь, более не сдерживаемый рукой всадника.

В дверях трюма появился измученный Ле-Галль с блеском победы и тоской в голубых кельтских глазах.

— Мы ушли от погони. Мы в открытом море. Мы спасены!

И все они с разбитым сердцем, со слезами на глазах, упали на колени.

— Прощай, Ла-Рошель! Прощай, наш город! Прощай, наше королевство! Прощай, наш король!..

— Землю еще видно, — сказал Рескатор, подойдя к Анжелике и упорно сверля ее взглядом через прорези маски. — Может быть, вы хотите бросить последний взгляд на берега, которые покидаете навсегда, мадам?

Анжелика отрицательно качнула головой.

— Нет.

— Маловато у вас чувства для женщины. Опасно, наверно, вызвать вашу ненависть. Так вам нечего пожалеть, не о чем вспомнить, никого дорогого вам вы там не оставили?

Она подумала: «Только мертвое дитя, могилку на краю Ниельского леса… Вот и все».

— Все, что у меня есть дорогого, я увожу с собой, — сказала она вслух, прижимая к себе Онорину. — Вот мое единственное сокровище.

И опять, как при всяком проявлении настойчивого любопытства Рескатора, затрагивавшего ее за живое, ей показалось, что за ней следят, что ей грозит опасность.

Страшная усталость легла ей на плечи. Это был груз только что пережитых часов и груз всей ее жизни, так мучительно ощущавшийся теперь, когда судьба навек запирала дверь за прошлым. Она почувствовала, как болят усталые руки, на которых все время держала Онорину.

— Я устала, — сказала она еле слышно. — Ах, я так устала. Я хочу спать…

Что происходило, после того как она выговорила эти слова и перед тем как проснулась уже на закате, она не знала. Открыв глаза, она увидела темно-красное солнце, огромным фонарем опускавшееся на тускнеющую серебряную поверхность неба и моря. Оно опустилось до горизонта и страшно быстро исчезло, оставив за собой лишь розовую полосу, которая скоро побледнела.

Анжелика ощутила движение судна, ровный непрерывный ритм, перенесший ее на несколько лет назад, в Средиземноморье. И тогда, даже когда она была пленницей на «Гермесе», ее посещали такие минуты, наполнявшие сердце сознанием беспредельности мира и как-то умирявшие тревогу ее неудовлетворенной и страстной души. Благодаря этим минутам она вспоминала с сожалением и какой-то отрадой о путешествии, в котором пережила неимоверные муки.

Сейчас она узнавала то море. В стеклянном оконце позади вспыхнул краткий костер сумерек, потом наступила пора таинственного полумрака, предвещающего ночь.

Она слышала, как взлетающие брызги волн ударяются о стенки корабля, как сухо пощелкивают снасти, как ветер поет в вантах.

Она приподнялась на восточном диване, куда ее уложили, оперлась о руку и так сидела с пустой головой, ни о чем не думая, но с острым сознанием охватившего ее счастья. Она свободна!

Рядом спала Онорина, широко раскинувшись, с румянцем на пухлых щечках. Анжелика склонилась к ней с бесконечной нежностью.

— Я увезла тебя, мое сокровище. Плоть от моей плоти, сердце от моего сердца.

Беспредельная радость стала почти мучительной. Наконец осуществилась мечта всей ее жизни. Она достигнет свободы, переплыв через море. Соленый воздух наполнил ей грудь, глаза закрылись, голова склонилась в странном хмелю, губы приоткрылись в блаженной улыбке.

Одна, в угасающем свете дня, Анжелика повернула к океану, как к вновь обретенному любовнику, бодрое и счастливое лицо влюбленной женщины.

Назад