«Триумф / Победа Анжелики» (фр. La Victoire d’Angélique) (1985). Часть 13. Глава 47

В это утро, ночной покров разорвался на востоке двумя тучами, цвета песка, вытянутыми, как дюны. Они неподвижно застыли над Мон-Катаден. Изменения их цвета говорили о том, что солнце поднимается все выше. Корабли неба, несущие угрозу или утешение и величие. Как и они, Анжелика, стоя на маленьком ледяном бугорке, ожидала появления солнца.

Она поднималась очень рано, и первым ее движением было взять котелок, висящий над тлеющими углями и плеснуть из него теплой водой на дверные петли, чтобы их разработать. Если в один прекрасный день дверные панели, рамы, петли и замки покроются коркой льда, у нее не хватит сил сдвинуть с места эту тяжелую дверь и выбраться наружу.

Если ночью шел снег, то ей приходилось сметать его с порога и убирать вокруг дома, насколько это было возможно и необходимо, впрочем, она согревалась от этого. Каждую зиму выпадало все больше снега. Это было проблемой, начиная с их первой зимовке в этом доме в Вапассу. Сначала это было только убежище для четырех шахтеров, оно было построена напротив шахты. Уже почти обвалившаяся, шахта представляла собой неприятную дыру, которую никак не мог засыпать снег.

Как только Анжелика выходила из дома, она пробовала, какой дует ветер, слишком ли холодно… И если оба эти фактора не были слишком страшны, то она шла мимо шахты к небольшому бугорку, откуда смотрела за горизонт.

Когда она была не в духе, она заходила в дом и поднималась на платформу на крыше. Оттуда можно было охватить взглядом горизонт, но менее подробно, чем с бугра внизу, ибо склон, на котором располагалось жилище, закрывал часть озера Вапассу, которое называлось Серебрянным озером.

В самое холодное время, в месяцы великого холода, часы, которые предшествуют утренней заре, быть может — менее трудные. Если снег или ветер не бушуют, кажется, что мороз разжимает свои объятия, дает передышку.

Анжелика любила этот час, который сулил помилование.

Ее не пугало то, что она оставалась одна в этом мраке, царящем в небе и на земле, который не пронзал ни малейший луч света. Она немного сбилась со счета и не ориентировалась теперь по календарю, и когда дневной свет начинал разливаться, открывая для обозрения белую, немую застывшую пустыню, она не хотела признавать, что наступило то время года, которое заставляло в другие зимы говорить или думать: «Зима установилась».

Во всяком случае там она не думала об одиночестве. Была жизнь, было движение, которое она чувствовала в этот грандиозный момент, каждый день встречая восход.

Это была жизнь. Движение. Это о многом говорило. Горизонт был для нее театром. Каждый день сцена менялась.

Иногда только в этот момент она видела солнце. В тумане поднимался розовый шар, и потом исчезал, задавленный тяжелыми хлопьями облаков.

Но в другие дни спектакль разворачивался во всей красе, этап за этапом, когда все завесы разрывались, все инструменты оркестра вступали в игру, тогда солнце решало проделать свой путь в очистившемся небе, и день становился бело-голубым.

Сегодня две тучи позади горы, были похожи на двух темных китов с детенышами, — маленькими тучками, возникшими неизвестно откуда на чистом лазурном небе. Их формы стали более вытянутыми, превращая китов в острова, берега, континенты с медовыми берегами и голубовато-зеленой водой. И на этом фоне рождалась золотая звезда.

На западе рождающийся свет окрашивал вершины рубиновыми огнями, а в воздухе плясали веселые искорки аметистов, жемчуга и бриллиантов на фоне темной массы гор.

На еще не освещенных равнинах копился туман, разливающийся с ленивой меланхолией над реками и речушками, заполняя их долины.

Эта пелена передвигалась с одного места к другому, но неторопливо. Это будет день, когда солнце получит больше прав сиять над миром, что очень часто не позволяли ему сделать густые темные тучи. В полдень, когда солнце будет в зените, если позволят тучи, она сможет выйти на улицу с детьми. И как каждое утро, когда она уходила с крыши, она колебалась и долго не могла оторвать взгляда от этой прекрасной картины.

Чтобы решиться вернуться, нужно, чтобы холод достал ее, чтобы она не чувствовала ни ног, ни рук, и она боялась отморозить нос, как это произошло с Эфрозин Делпеш в Квебеке, которая выслеживала мадам де Кастель-Моржа и «заработала» такое неприятное заболевание. Вернувшись в тепло, она тщательно рассмотрела в зеркало свой носик, и пообещала себе в будущем быть осмотрительнее. Если когда-нибудь ей будет суждено вернуться в Версаль, то недопустимо появиться там с отметинами на лице, полученными в Новом Свете. Шрамы украшают только мужчин.

И однако, в это утро что-то удерживало ее. Несколько раз она возвращалась от двери к своему посту наблюдения с таким чувством, что от нее ускользала какая-то деталь. Внезапно сердце ее забилось.

Среди клубов тумана, летающих вдалеке, ее взгляд различил отдаленное пятно, то беловатое, то яркое, формы его менялись, иногда вытягиваясь, иногда округляясь. Меньше, чем ничего: только смутное пятно, но оно не меняло местоположения.

Больше она не отрывала от него глаз. Она даже сдерживала дыхание, чтобы лучше вглядеться. Это было неразличимо далеко, и было похоже на мираж.

Но это нельзя было ни с чем спутать, ни с туманом, ни со снежными облаками.

Это был дым костра.

Она возвратилась в дом, вне себя от радости, но не желая поверить в эту хрупкую картину.

Действительно ли это был туман?

Несколько раз в день она возвращалась на свой пост, чтобы следить за новым знаком; он был по-прежнему на месте.

— Ты все время выходишь! — хныкали дети.

В конце концов она перестала сомневаться: это был дым. Значит там были люди. Кто бы они ни были, это было спасение.

Перед наступлением ночи она снова вышла. Повернувшись в направлении, в котором она видела дым, она не смогла различить никакой красной точки, которая в наступающем вечере значила бы разведенный костер.

«И правильно! — ободрила она себя. — Они оставили лагерь и потушили огонь, потому что „они“ продолжают свой путь к нам».

Она долгое время оставалась на своем месте, и когда, наконец, решилась вернуться внутрь, то поняла, что может с трудом двигаться, до такой степени она промерзла.

Несмотря на свое разочарование от того, что она не видела красную точку, она продолжала находить для себя различные причины, поддерживающие надежду.

«Они» шли, «они» приближались к ней. Огни означали то, что эти люди сделали привал по пути в Вапассу.

Еще несколько часов, и шахтеры из Со-Барре и Круассан, и даже может быть из Голдсборо, запыхавшись, пересекут снежную равнину и постучат к ней в дверь, как тогда, в первый раз, под потоками дождя они оказались здесь после Катарунка и приняли поздравления О'Коннела, Лаймона Уайта, Колена Патюреля…

Она зажгла огонь в очаге большого зала. Она не могла сделать большего, чтобы приготовиться к приему, если не считать запасов огненной воды и вина.

Чтобы привлечь внимание она установила в снегу большой факел.

Она приготовила соломенные тюфяки и одеяла и стала ждать.

Ей не удалось заснуть всю ночь, потому что она поддерживала огонь, ожидая услышать в любой момент шум шагов или голосов в порывах ветра и при каждом шорохе выбегала на порог и вглядывалась в ледяную ночь.

Но наутро никто не появился, и вокруг по прежнему царила тишина.

Однако, когда она поднялась на платформу, дымок вдалеке оказался на прежнем месте, казалось играя с ней, то исчезая, то вновь появляясь. Он был там, словно символизируя человеческое дыхание на поверхности земли.

И тогда она решила пойти на разведку. По крайней мере, она постарается подойти поближе, чтобы хоть что-нибудь понять. Если там находятся люди, они представляют собой спасение, и этого шанса она не могла упустить. Мысль оставить троих детей в одиночестве, пусть даже на несколько часов, ее озаботила. Ведь они были такие маленькие. Она дала указания Шарлю-Анри, и среди других — не подходить к очагу, который она приготовила, положив комья торфа, которые будут гореть долго и не дадут большого пламени.

— А если огонь погаснет?

— Тогда вы ляжете в постель, укрывшись одеялами, чтобы не замерзнуть. Я не долго. До ночи я вернусь.

Она надела обувь Лаймона Уайта, капот из толстой шерсти, капюшон и сверху еще меховую шапку, — предмет восхищения всех жителей Вапассу.

Она выбрала самые легкие снегоходы, взяла ружье, рожок с порохом и мешочек с пулями.

Дети проводили ее до дверей, обещая быть послушными.

«А если со мной что-нибудь случится? Несчастье? — подумала она в тревоге. — Что будет с детьми?..»

Она вспомнила о своих тревогах в Пуату, когда она оставила Онорину, младенца восемнадцати месяцев от роду, у подножия дерева, чтобы придти на помощь людям, на которых напали; потом ей нанесли удар, она потеряла сознание и оказалась в тюрьме, не зная, что случилось с ребенком, оставшимся в лесу.

Не зная, что ожидает ее в конце пути, она вернулась в комнату и написала на листке бумаги: «Трое маленьких детей остались в старом форте Вапассу. Помогите им, во имя Господа» и опустила его в карман. Если ее ранят или… Нужно было все предвидеть и действовать, учитывая это «если…»

Но на самом деле она была убеждена, что отправляется в этот путь только для того, чтобы разрешить мучительное сомнение: дымок? или нет? Больше всего она боялась, что поддалась обману миража.

Она нашла детей в большом зале, где они затеяли возню, и где им было просторно.

— Вы можете здесь немного поиграть, но не выходите.

— Даже на озеро нельзя? — спросил расстроенный Шарль-Анри.

— Великий Боже! — нет конечно. Я вам сказала не выходить.

— Даже в снежки поиграть нельзя?

— Даже в снежки нельзя, — повторила она. — Прошу тебя, милый мой, будь старшим братом, как Томас. Помнишь, как он говорил тебе: «Уважай правила». Мое правило такое: не выходить.

Что касается близнецов, то им положено только одно: слушаться Шарля-Анри.

И она еще раз повторила то, что ему надлежало делать, и что ему делать было запрещено, обратилась с последней молитвой к их ангелам-хранителям и отправилась на равнину.

Она двигалась, не имея возможности измерить расстояние, которое ей надо было преодолеть. Она не знала, отделяют ли ее от цели часы или дни пути.

Этот дымок вдалеке был таким тонким, что порой она теряла его из виду, а когда снова замечала, то не была уверена, что это не иллюзия. Можно было бы подумать, что дымок агонизирует, и если он исчезнет совсем, то это будет равносильно смерти.

Во всяком случае она потеряет безумную надежду.

К счастью от шага к шагу дымок различался все отчетливее, ее глаза, которые слезились от холода, устали вглядываться вдаль, чтобы не потерять эту голубоватую струйку, которая становилась четче и ближе на фоне черных деревьев.

На лесной лужайке люди развели огонь. Она их не видела, но их присутствие не оставляло ни малейшего сомнения.

И теперь ее одолевали другие мысли. Люди! Друзья? Враги?

Люди, которые увидев как она приближается, — странное, смутное пятно, может быть человек, может быть животное, — могли бы выстрелить в нее, словно в простую дичь.

Думая так она попала в облако тумана, который окутал ее.

«Так-то лучше», — подумала она.

Запах дыма будет служить ей указателем пути, ибо теперь он чувствовался определенно. И несмотря на возможную опасность, Анжелика дрожала от нетерпения.

Вдруг под ее ногами провалился снег.

Продвигаясь по равнине, скрытой туманом, она слишком поздно различила глубокую трещину. У нее хватило времени, чтобы вцепиться в маленькое дерево на краю.

Назад | Вперед